Владимир Лавриненков - Шпага чести

— Таков приказ, мой дорогой, город нужно лишить энергии. А вы лучше вызывайте своих орлов. Сейчас в самый раз поддержать нашего брата.

Игорь склонился над радиостанцией, начал вызывать «Нормандию — Неман».

Вскоре все 25 «яков» с трехцветными коками проследовали на Кенигсберг. Чуть правее шел 9-й гвардейский, еще правее — 18-й гвардейский, а там, дальше, — бомбардировочные, штурмовые полки.

Такого налета Игорю еще не приходилось наблюдать.

Полковник Черников сказал:

— Похоже на то, что было под Сталинградом. Только сейчас, пожалуй, больше.

30 минут город-крепость содрогался от бомб и снарядов, На его улицы рушились сбитые самолеты — немецкие и советские. Казалось, ад — ничто по сравнению с тем, что творилось на земле и в небе.

Одна волна самолетов уходила, другая приходила на Смену.

— Все вернулись? — было первым вопросом Дельфино перед повторным вылетом.

— Нет Блетона.

— Кто его видел?

— Я, — отозвался Кюффо. — Он сбил одного «мессершмитта». Потом увидел «желтого», бросился ему наперерез, а что было дальше, не знаю, начал сам, отбиваться.

— Подождем, может, объявится. Еще раз напоминаю, — обратился ко всем, — держаться друг за друга, не увлекаться. Иначе нас перещелкают поодиночке. По самолетам!

Полк снова двинулся на Кенигсберг, а в это время раненного в руку и ногу Блетона допрашивал сам командир эскадрильи «Мельдерс» полковник Брендель. Он по-джентльменски представился, сказал, что у него 189 побед и что сам Гитлер вручал ему Железный крест с бриллиантами.

«Так вот какой ты, барон фон Брендель! — подумал про себя Пьер. — Теперь-то я знаю цену вашим победам; хорошо, если наберется десяток лично сбитых…»

— Кто сразил моего ведомого? — вдруг безо всякого перехода резко спросил полковник.

Блетон не нашел нужным скрывать правду:

— Ваш покорный слуга.

— Ну вот, вы моего ведомого, а я — вас. Возмездие, так сказать. А Вальтера мне жаль. Он был лучшим из моих ведомых.

— Сбивал вам самолеты? — совсем осмелел Пьер.

— Да, сбивал. Я собирался назначить его командиром звена. Он стал бы настоящим асом.

— В том случае, если бы другие стали работать на него?

— А как иначе? Все — ради командира. Мой ведомый его хорошо понимал. Жаль его. Что вы с ним сделали?

— Отправили в тыл.

— А как быть с вами? Я вижу, вы мужественный летчик. А вас должны расстрелять как партизана. Мне не хочется этого.

Едва не убив в воздухе Блетона, полковник Брендель спас его на земле тем, что не передал в руки гестапо. Пьера бросили в лагерь для военнопленных русских летчиков, сбитых в Прибалтике. Из-за решеток они видели в полнеба зарево-это горели Пиллау и Кенигсберг. И от сознания собственного бессилия яростно сжимали кулаки.

— С боеприпасами не возвращаться, сбивать самолеты, нет их — громить врага на земле! — ставил Дельфино задачу перед очередным вылетом.

Курс прежний — Кенигсберг.

Пока что небо пусто, если не брать во внимание бессчетное количество огненных шариков — взрывов зенитных снарядов. К ним уже приспособились, приловчились маневрировать между ними, избегая попаданий. Дельфино остался с группой наверху, в готовности к встрече с «мессерами» и «фоккерами». Остальным предоставил право свободного выбора наземных целей.

Пьер Дуарр устремился к железнодорожному вокзалу, где скопилась масса эшелонов. За ним последовали еще три «яка». Буквально продравшись сквозь зенитные трассы, четверка нанесла удары по стоящим под парами паровозам. Они тут же взлетали высоко вверх обломками, затем один за другим начали рваться вагоны. Огонь метнулся к платформам с танками, орудиями, автомашинами. Вскоре внизу все было охвачено пожаром.

В другом конце города медленно, словно нехотя, начало оседать трехэтажное заводское здание. Стены расползались, валились, как в замедленной киносъемке, и наконец окончательно рухнули, подняв огромные столбы пыли. Это «поработали» Робер Кастен и его друзья. Потом на окраине города с ослепительным блеском взорвалась огромная цистерна. За ней — вторая, третья. Там орудовали летчики де Сент-Марсо.

Дельфино бросил взгляд на часы. В распоряжении — 40 минут. Потом их сменят другие. Непрерывность воздействия с воздуха на упорно сопротивляющегося врага — такой была задача, поставленная командармом и командиром дивизии. Не дать фашистам возможности поднять голову вверх, не позволить им опомниться — значило намного облегчить участь войск, штурмующих эту «неприступную крепость», как внушала геббельсовская пропаганда.