Тарас Степанчук - Наташа и Марсель

Генриетта заплакала, продолжая говорить сквозь слезы:

— А в газетах я читаю обратное. По радио, в кино, на экранах телевизоров каждый день, час, минуту я слышу обратное. А у меня маленькие, беспомощные — совсем беспомощные внуки, и я больше всего хочу им счастья, мира: у них в семье и на всем белом свете. Я помню известие о гибели нашего Франсуа там, в России. А сколько мы перестрадали за тебя, Марсель? Сколько переживаний принес тот визит гестаповцев? Я все еще вижу страшные лица повешенных и списки расстрелянных заложников, в которых с ужасом искала отца. Я помню трагедию нашей Орадур, читала о том, что где-то в России имеется Хатынь…

— Я ВИДЕЛ ЗАРЕВО ХАТЫНИ. Я ТАМ ВОЕВАЛ.

Эти слова Демин произнес, не повышая голоса, но сразу же в доме зазвенела тишина, и Демин повторил:

— Я видел зарево Хатыни. И у меня есть внуки. Мой старший внук рассказывал, что на уроке грамматики он изучал спряжение глаголов по поэме нашего белорусского поэта Анатолия Вертинского «Реквием». И есть в той поэме такие слова: «Я иду, ты идешь, а он не идет — он мертвый… Каждый четвертый…» Три березки растут в Хатыни, на месте четвертой — Вечный огонь. В память о каждом четвертом жителе моей Белоруссии, погибшем в ту войну. — Демин горько вздохнул: — Если бы Хатынь у нас была одна, как Орадур… Но только в Белоруссии — сотни таких же трагических Хатыней: на месте многих и сегодня остались пепелища. Только в моей Белоруссии оккупанты сожгли более девяти тысяч деревень! Я спрашиваю: может ли после всего этого мой народ хотеть новой войны? И какая кара должна пасть на головы тех, кто клевещет на мой народ? Разве мы, а не американские каратели через двадцать пять лет после Хатыни уничтожили вьетнамскую Сонгми? Так же, как эсэсовцы убивали Орадур…

Демин шагнул к Генриетте:

— Давайте посмотрим друг другу в глаза — это сильнее того яда, что течет вам в душу с газетных полос и телеэкранов. Посмотрите мне в глаза!

Почувствовав, что наговорила лишнее, Генриетта растерялась и, пытаясь хоть как-то сгладить впечатление от своих слов, миролюбиво заметила:

— Я вижу бога у вас в душе.

— Совесть — бог человека.

И тут Генриетту опять занесло:

— Надеюсь, господин Демин, вы не коммунист?

— Почему?

— Такой обаятельный человек не может быть коммунистом.

— Я коммунист, — просто сказал Демин, — и в этом моя человеческая суть, мой долг и моя гордость. Моя жизнь.

— Тогда почему вы ТАК живете за своим железным занавесом?

Демин, не моргая, смотрел в глаза Генриетте:

— Хотите, пришлю вам вызов, и вы сами увидите, КАК мы живем?

Генриетта совсем растерялась:

— В другой раз. Марсель действительно решился поехать к вам в Россию, а у меня, знаете ли, столько забот…

— Ты поедешь вместе с Марселем. Это говорю я, твоя мать Мадлен! Поблагодари за приглашение и готовься в путь. И помни, Генриетта: твой прапрадед был капралом гвардии Наполеона, но твой дед был коммунаром! Твой отец воевал на бастионах Вердена! Твой брат Марсель в этой последней войне сражался за свободу нашей Франции в рядах белорусских маки!

Слушая голос матушки Мадлен, Демин удивился его громкости и внутренней силе:

— Не ссорьтесь, дети! Подойди сюда, Иван, — позвала матушка Мадлен. — И не надо так строго смотреть на Генриетту: да, она дочь рабочего, но ей улыбнулась судьба — покойный муж Генриетты был весьма состоятельным человеком. Теперь сама Генриетта — весьма состоятельный человек. Поэтому и верит глупостям правых, которые норовят наши послевоенные годы опять превратить в довоенные.

— Верю не только я, — упрямо напомнила Генриетта.

— А это уже серьезно и опасно, — грустно заметила матушка Мадлен. — Я повидала жизнь и знаю: можно до бесконечности дурачить одного и даже тысячу, но долго обманывать народ нельзя.

— Ты устала, мамочка, тебе нельзя волноваться, — забеспокоился Марсель. — А нам пора уезжать.

— Пока я волнуюсь, я живу, — возразила матушка Мадлен. — Ты, русский командир, открыт и тверд, как правда. А правда не может не победить. Наклонись ко мне, Иван, я тебя на прощание поцелую — в память о моем несчастном Франсуа и за моего Марселя, которого ты спас в снегах России.

Последний день командировки Демин проводил на заводе фирмы «Ситроен» в Ольнэсу Буа, под Парижем.

А все-таки мир тесен, порой очень тесен — до нереальности! До встречи за пределами Родины с человеком, кого ты давным-давно зачислил в небытие…

Мишка, по кличке Шакал, — в модном галстуке? Шакал и респектабельный мсье Мишель — одно и то же, один и тот же человек? Да разве после всего, что произошло, можно назвать Шакала человеком? А респектабельного мсье Мишеля — можно?