Переправа прошла без потерь. Потом — пять суток непрерывного боя. Семнадцатого мая стало тихо. Немцы поняли — ликвидировать плацдарм не дадут, наши поняли — расширить плацдарм не удастся. Утром восемнадцатого мая перед строем офицеров полка был расстрелян командир второй батареи капитан Семен Голубович. У Бориса сложились хорошие отношения с этим, уже за тридцать, полноватым молчаливым белорусом.
В полку уцелели четыре самоходки. Их врыли в землю на левом фланге обороны. Мещерякова тяжело ранило, так что полк опять без ПНШ-1. Установили дежурство штабных офицеров на Малой земле, и первым на две недели остался Борис. Кроме экипажей машин под его началом были три разведчика, два связиста и фельдшер. Кормила их кухня соседнего пехотного полка, так что с большой земли гости приезжали редко, только начфин с зарплатой и почта, если была.
Через несколько дней Борис написал ночью при свете коптилки стихи о расстреле Голубовича. Написал сразу без помарок и исправлений. Как будто под диктовку.
Семене Ивановиче Голубовиче, расстрелянном в Бессарабии 18 мая 1944 года.
Это было на Малой земле
С той стороны Днестра,
Где все измученнее и злей,
Где люди забыли страх.
Пять километров ширины
И в глубину два,
Такого за три года войны
Я еще не видал.
Было много пехотных полков
С той стороны реки.
Тридцать, двадцать, меньше штыков
Водили эти полки.
Тот, кто на той стороне был,
Мог бы по пальцам счесть
Пушки, танки и наши гробы СУ-76.
В то время шла по земле весна,
Цветы принося полям,
Но трупов было больше, чем нас,
И мы задыхались там.
В ушах стоял орудийный гром,
В глазах пожаров огни,
И столько пуль летало кругом,
Что сталкивались они.
И часто не спали на том берегу
С утра и до утра.
Нам рвал перепонки Юнкерсов гул
И жалили Мессера.
Со мной воевал один комбат,
Он был товарищем мне.
Спокойный, смелый, простой солдат,
Как многие на войне.
Он самоходки в атаку водил,
Сам всегда в голове,
И дзоты гусеницами давил,
Будто бы на КВ.
Мы рвались на север, на запад, на юг,
Ходили в немецкий тыл.
Сгорела машина его в бою,
И сам он контужен был.
А утром рано, едва чуть свет,
Комбатов созвал командир:
— Сигнал к атаке — пачка ракет,
Начало — двадцать один.
Для подготовки даю весь день,
Пехота — поддержка нам,
И эту, как сотни других, деревень,
Взять и остаться там.
А он поднялся и сказал так,
Стоя у всех на виду:
— Вчера я сделал двенадцать атак,
Сегодня я не пойду.
В моих висках словно молот бьет,
Сумрачен солнца свет.
Пусть батарею другой ведет.
Полковник ответил:
— Нет.
Он не на ветер бросал слова,
Весь день пролежал больной.
Две самоходки комбата-2
Не вышли сегодня в бой.
А восемь машин других батарей
Ворвались, дома круша,
И пять возвратились к нам на заре —
Пехота не подошла.
А утром на лодке приплыл майор
К полковнику и сказал,
Что он из Армии прокурор,
И книжечку показал.
— За то, что полк не исполнил приказ,
Деревню отдал врагу,
Пять процентов полка и вас
Я расстрелять могу.
Полковник наш побледнел слегка,
Но овладел собой.
— Второй комбат моего полка
Не вышел вчера в бой.
Увел майора к себе в блиндаж
И долго что-то шептал,
А после взял майор карандаш
И приговор написал.
Верно полковник с ним неспроста
Пару часов сидел.
Весь офицерский состав
Выстроить он велел.
Вышел майор, видно спеша,
Выстроились едва,
И, в руках бумагу держа,
Вызвал комбата-2.
Плечи расправив, потупя взор,
Он перед строем стоял,
Пока, заикаясь, нам майор
Приговор прочитал.
Я не помню его слова,
Я на друга смотрел.
Как опустилась его голова,
Услыша в конце: расстрел!
Встал позади у него солдат
В трех-четырех шагах.
В спину направленный автомат
Трясся в его руках.
Понял он, что сейчас конец,
И крикнул:
— Прощай, друзья!
Прощай, мама! Прощай, отец!
Прощай, Наташа моя!
Руки за спину он сложил,
Плечи выше поднял,
Ноги расставил, глаза опустил
И пули в затылок ждал.
И автоматчик курок нажал,
Но автомат молчал.
Он пять минут перед нами стоял
И пули в затылок ждал.
Бросил наземь майор автомат,
Свой пистолет взял
И восемь пуль в затылок подряд
Одну за другой послал.
В лесу под тополем он зарыт,
И мать его не найдет,
Могилы нет, и крест не стоит,
И мох наверху растет.
Я пишу на Малой земле
С той стороны Днестра,
Где все измученнее и злей,
Где люди забыли страх.
Никто не знает — где и когда,
Пуля или снаряд.
А лодки возят людей сюда
И никого назад.