— Я никак не могу понять тебя, Борька. Почему ты живешь один? Ну, ладно, с твоей законной расстались, обратно не склеишь. Расстались-то из-за Лены. Тоже не понимаю. Двадцать лет обходились, вроде притерлось. И вдруг на старости лет развод. Если уж развелся, то почему Лена не с тобой? Иначе на кой разводиться было?
— Не люблю я об этом говорить, Сережа. Ты же знаешь, исповедей не терплю.
А что тут скажешь? Все просто: стар стал. Двадцать лет украдкой любить — одно, а ломать жизнь, заставить немолодую уже женщину бросить какую-никакую, а семью — другое. Не решился. Если совсем честно, то и заговорить об этом побоялся, побоялся услышать, что не хочет. Так и кончилось. Разрыва не было, постепенно кончилось, само собой.
— Не терпишь, не надо. Давай ужинать. Налей мне. Э, да у тебя руки дрожат, я сам налью. Я люблю у тебя эти зеленые бокалы с вензелями. Всегда покойницу барыню вспоминаю. Не любила она меня, плебея и выскочку. А я ее любил. Давай-ка первый за нее выпьем. Уже лет двадцать, как она скончалась, или больше?
— Летом семнадцать исполнилось.
— Семнадцать так семнадцать. Встанем.
— Врешь ты, Сережка, не за то она тебя не любила, что плебей, и даже не за то, что выскочка. Она детей любила, мальчишек, независимо от возраста. Отец мой всю жизнь мальчишкой был, да и я взрослым так и не стал. Тебя она за взрослость не любила, за целеустремленность раннюю.
— Согласен. Она сама взрослая была. Поэтому вас, мальчишек, и любила. Жалела и любила. А меня не пожалеешь. Ладно, Борис Александрович, будем ужинать. За таким столом болтать грех. Нельзя отвлекаться.
Кофе после ужина, как всегда, варил Сергей. В двух маленьких джезвах, крепкий и сладкий.
— А тебе кофе можно? Может, лучше чаю?
— Мне уже все можно. Я у тебя сигарету одну стрельну, с кофе выкурю. У тебя, небось, Кент или Мальборо.
— Кент. Коньячок, естественно, отдельно. Не выношу, когда коньяк в кофе наливают. Оба продукта портят. Ну что ж, Борька, теперь и поговорить можно. С чего начнем?
— Расскажи сперва о Швейцарии, ты ведь в Швейцарии был?
— В Швейцарии. Скучная страна. Чистенькая и богатая до противности. И люди все чистенькие и богатые. Знаешь, даже контрастов проклятого капитализма нет. Трущоб нет, бедных нет, безработных нет. То есть они есть по официальной статистике, но на самом деле нет. В точности наоборот тому, что у нас. Швейцарское гражданство получить труднее, чем какому-нибудь диссиденту от нашего освободиться. Никаких черных эмигрантов из недоразвитых стран, как в Англии, никаких дешевых рабочих рук из Югославии, Турции, как в Германии. Вот туристам всегда рады. И не только богатым. Хотя, конечно, там все дороже, чем в какой-нибудь Испании или нашей Болгарии, так что в среднем турист в Швейцарии побогаче, чем в других странах. Но все равно их — миллионы. Много стало в мире богатых людей, может даже слишком много. В других странах хоть контрасты есть, глаз отдыхает. А в Швейцарии нет, скучно. Хорошо еще города друг на друга не похожи. Берн — город строгий, официальный. Женева — самый нешвейцарский город: международные конференции, встречи, полно журналистов, бывает даже весело. Цюрих — город солидный, финансовый. Кстати, я тебе "Ленин в Цюрихе" привез, Александра Исаевича. Остальное — триллеры, детективы, журнальчики. А это — серьезно. Ты не читал раньше? В самиздате его, по-моему, не было.
— Не читал. Отрывки небольшие по радио слышал.
— Прочти. Любопытно. Злой человек этот Нобель Прайз Уиннер. Злой, одержимый и гениальный. И как ни злится, а видно, что к Владимиру Ильичу с некоторой симпатией, вернее с пониманием относится. Может быть потому, что сам на него похож. А? Как ты думаешь, был Владимир Ильич злым, одержимым и гениальным?
— Только не гениальным. В чем его гениальность? В философии? "Материализм и эмпириокритицизм" примитивен и бездарен. В современной ему науке ничего не понял. Писал он плохо, скучно, псевдологично.
— Постой, Борька, я и не говорю, что он гениальный философ, ученый или писатель. Я думаю, что он был гениальным политиком. Ну, не гениальным, не подходящий это эпитет для политики, а умным и хитрым. Революция- то получилась. Вся эта камарилья вокруг него, троцкие всякие, бухарины, зиновьевы, дзержинские его слушались, нехотя, а слушались. И НЭП вовремя придумал. Из такого нужника страну после революции и гражданской войны вытащил. Только вот Иоську остановить не успел. Но здесь объективные обстоятельства: с прогрессивным параличом не поспоришь.
Читать дальше