Борис Яроцкий - Эхо в тумане

С нарастающей тревогой люди замечали: боеприпасы убывают, как вода в песке, а раненых все больше. Но крепла надежда на скорую встречу с родным полком. Он, наверное, сейчас штурмует вражеские окопы, прямой наводкой бьет по амбразурам дотов и дзотов. И в полку уже известно, как держится отряд…

Часа через два после начала канонады кто-то удрученно произнес:

— А бой-то отдаляется…

Этому верить не хотелось. Слушали все. Еще недавно гремело сильно, раскатисто, сейчас гром ослабел и вскоре на печальной басовой ноте утих.

В полдень в направлении Петрозаводска летели немецкие бомбардировщики. Они напоминали больших хищных птиц, насытившихся падалью.

Тоскливо тянулось время. Вражеские самолеты возвращались в том же порядке, плыли, не замечая ни красного флага на высокой сосне, ни подбитого бронетранспортера, ни скопления машин, догоравших на дороге.

— Где же наши? — Бойцы смущенно спрашивали друг друга, как будто в том, что наших нет, они сами виноваты.

Строили догадки:

— Наша авиация под Ленинградом. Она там нужнее.

— Вот уже полдня — и ни одной атаки. А почему? Боятся?

Ждать стало невыносимо.

— Пошлем разведку, — сказал политрук. — Без знания обстановки оборона узла теряет смысл.

Высланные вслед за Киреем и Гончаренко разведчики Волков и Чивадзе вернулись к вечеру. Доложили: вражеские войска движутся на восток. Командир с политруком договорились: сообщение не оглашать, а Волкову и Чивадзе — держать язык за зубами. Разведчики — люди понятливые.

И еще стало известно: узел дорог фашисты обходили кружным путем. Но непрерывно обстреливали все три сопки, занятые рейдовым отрядом. От мин отряд нес потери: все толще становилась сумка политрука — она уже хранила десятки комсомольских билетов.

Истекли еще сутки, и теперь окончательно стало ясно: наших не дождаться, а надеяться на чудо бесполезно. В направлении Хюрсюля и Суоярви были посланы по одной диверсионной группе. Желающих на свободную охоту оказалось много: тоскливо сидеть в дотах и траншеях и просто ждать!

От Хюрсюля вернулась группа Забродина. Бойцы напали на автоколонну, подожгли три грузовика. На месте боя подобрали около двух тысяч патронов, но не обошлось без потерь: погибли Меньшиков, Фурман и Козютин. Привели раненного в плечо Пятака, на нем была изодранная тельняшка. Он выскочил с двумя гранатами к полевой кухне. Там фашисты обедали. Как увидели они русского, да еще в тельняшке, — так и шарахнули в лес… Обо всем этом рассказывал Забродин. У Пятака впечатления были несколько иные:

— Бросил я гранату — и за котел. А в котле — кофий. Я лежу, а кругом аппетитный запах… Аж дурно стало.

— Ты кофе-то когда-нибудь пил? — спросил его Чивадзе.

— Пил. До войны, — с готовностью ответил Пятак и, чтоб дальше не расспрашивали, напомнил: — Мы же решили о еде — ни звука.

Разговор о кофе враз прекратился. Еще до выхода на дорогу комсомольцы провели собрание. На нем постановили: чтоб не возбуждать чувство голода, о вкусных вещах не распространяться. Тем не менее есть зверски хотелось. Бойцы взбирались на сопки и до рези в глазах осматривали окрестности. Ну хотя бы один огород с картошкой, с морковкой, с турнепсом! В школе учили, что в Карелии сеют рожь, овес, ячмень и даже пшеницу.

Если эти злаки и росли, то только не у Шотозера. Тут были озы, сельги, «бараньи лбы», пески, валуны. Шумел сосновый бор, мягко белели березы, угрюмо темнела ольха, броско краснела рябина, и кое-где попадалась черемуха, на которой птицы собирали крохотные, как бусинки, черные от влаги ягоды.

Частичный ответ, почему в Финляндии немцам живется вольготно, давала вечерняя сводка Совинформбюро от 29 июля. Радист Шумейко записал ее почти дословно:

«..Финляндские ставленники Гитлера всячески рекламируют союз с фашистской Германией. Немецко-фашистские заправилы, в свою очередь, в официальных речах называют Финляндию своим «верным союзником». Однако немецкие фашисты ненавидят финнов, а финский народ видит в гитлеровцах своих лютых врагов. Пленный немецкий ефрейтор Фердинанд Доренталь, помещенный в лагерь для военнопленных, обратился к начальнику лагеря с просьбой не помещать его вместе с финнами. Доренталь при этом заявил: «Я ариец, и мне противно находиться вместе с грязными финскими свиньями». Финны же просили начальника лагеря убрать от них «обовшивевших голодранцев» — немецких солдат и офицеров. Финский пленный Пауль Луконнен, мотивируя свою просьбу, говорит: «С тех пор как немцы пришли в нашу страну, Финляндия потеряла независимость. Распоясавшиеся германские офицеры смотрят на финских солдат как на своих слуг. В Финляндии голод, а немцы нас грабят».