Борис Яроцкий - Эхо в тумане

— Вот здесь, по всей вероятности, южнее Сямозера, будет наноситься главный удар. Отступающие попрут вот сюда… Нам, понимаешь, отходить нельзя. Не для того мы носом рыли болото… — Командир задумчиво умолк.

Политрук напомнил:

— Хефлингу удалось поговорить с санитаром.

— Надо было их к чертовой матери…

— Пожалели…

— Ну и что он, санитар?

— Готовятся брать Петрозаводск.

— Чушь! Геббельсова пропаганда.

— А если не пропаганда?

— Тогда зачем вы их не высадили из машины? Допросили бы!

— Раненых?

— Раненые подождали бы. Хотя… наших они терзают и раненых.

— То — они, а то — мы. Нам, дорогой командир, опускаться нельзя — иначе одолеют.

Политрук поднял голову. Со стороны Ладоги плыли тучи. Горизонт заволакивала белесая муть.

— Портится погода, — сказал Кургин, поглядывая на небо.

Колосов вспомнил примету:

— «Нет тумана поутру — к ненастью». Что же получается? Обман.

— Карелия, — заметил Кургин, захлопывая планшетку. — С одной стороны — мама Балтика, с другой — папа Баренц, и оба о себе напоминают циклонами. Ненастье для нас, пожалуй, благо: хоть бомбы не посыплются на наши стриженые головы!.. А заметил, комиссар, что-то не видно фашистской авиации. Может, она над Ленинградом? Гады отгрохали доты, а движения — никакого. Днем даже охрана отсыпается. Здесь, комиссар, что-то не то.

В сосновом бору бойцы лейтенанта Лободы нашли вытоптанный участок — многочисленные следы подбитых шипами подошв.

— Тут у них выдача горячей пищи, — предположил Лобода. — Значит, передвигаются по ночам.

Приходилось недоумевать: почему немцы не торопились предъявлять свои права на доты? Шли уже не минуты, а часы. Все вокруг дышало покоем.

Тишину нарушила перестрелка около дороги на Хюрсюль. Били из винтовок. Выстрелы сухо отдавались в шумевших на ветру соснах. Кургин позвонил Лободе. Ответил Метченко, дежуривший у пулемета:

— Какие-то немцы. Лейтенант выясняет. Перестрелка произошла в лесу. Значит, немцы не рисковали выходить на дорогу: то ли они скапливались для атаки, то ли им нужно было обойти узел и следовать дальше.

Тянулись томительные минуты ожидания — из нижнего дота все еще не докладывали. Кургин начинал нервничать: его смущала неясная обстановка. Ну атаковали бы сразу — и все стало бы на свои места. Люди настроены на бой, отходить не будут. Да и куда? Назад, в болото? Зато там, за линией фронта, услышат и поймут: рейдовый отряд достиг цели, сражается. И ему нужна главная подмога — наступление по всему фронту.

Об этом наступлении — только и разговоров. А слова немецкого санитара — может, и в самом деле геббельсовская пропаганда? Если санитар это знал, то он, значит, понял, что узел в руках красноармейцев? Поведение фашиста было благодушным. А фашисты, как уже давно убедился Хефлинг, насколько жестоки, настолько и трусливы. Немецкий же санитар вел себя естественно.

На фронте так бывает: одно неосторожно оброненное слово, что противоречит ходу привычных мыслей, сеет в душе сомнение. А выполнять приказ, сомневаясь в его целесообразности, — вещь опасная: хочешь ты или нет, но уже не вкладываешь в дело всю силу ума и ненависти. Это политрук знал пока лишь по книгам, которые он читал, будучи курсантом…

Сомневаться полезно в научной гипотезе, но в бою, когда со всех сторон противник, тут в правильности приказа не усомнись, действуй, твердо помня: чем больше уложишь врагов, тем ближе победа.

Командир и политрук, занятые одними мыслями, ждали сообщения от Лободы. В доте — отсюда, из траншеи, хорошо было слышно — комсорг Арсен проводил беседу. Не иначе как по памяти, он делал выкладки:

— …Каждого бойца, который держит в руке оружие, обеспечивают минимум десять человек в тылу.

«Почему именно десять…» — недоумевал политрук. Горячая речь Арсена звучала в стенах капонира доверительно и призывно: дескать, вы, ребята, постарайтесь и за тех десятерых, что вас обеспечивают.

— Товарищ лейтенант, на проводе нижний дот!

Кургин взял телефонную трубку. Прерывисто дыша, будто после бега, Лобода докладывал.

— Это связисты… Линейщики… Я там выставил пост. Вот они и наткнулись.

— Сколько их?

— Было двое.

— Что значит, — «было»?

Лобода оправдывался:

— Они открыли огонь… Убили Разумовского. Сквореня ранили…

«Еще потеря», — подумал политрук, стараясь представить, какой он из себя, Разумовский.

— Усильте наблюдение. Не исключено, немцы вышлют многочисленную группу.