Борис Яроцкий - Эхо в тумане

Хефлинг слушал немецкую речь. Перед войной ему довелось немного служить в вермахте. С такими парнями, как эти, он провел в казарме не одни сутки. Каждый день офицеры напоминали им, что в России у них будут поместья, а в поместьях — русские пленные. Остается только завоевать Россию.

Такие вот солдаты — не капиталисты и не помещики — расстреляли его отца. Когда его вместе с другими коммунистами поставили к стенке, он, как потом рассказывали Эрику, крикнул, обращаясь к солдатам: «Фашисты вас обманывают! Вы же стреляете в своих братьев — рабочих…» Никто мимо не выстрелил…

Сейчас два немца — судя по говору, его земляки, берлинцы, — бродили по обширному малиннику, собирая вкусные и сочные ягоды. Эти тоже мечтали о своих поместьях в озерной и лесной Карелии.

Через кусты бойцам было видно, как разведчики Гулин и Гончаренко ползли к расщелине. Она зияла черным пятном в тени старых, корявых сосен. Ослепительно яркие лучи дробились в ветвях, падали на малинник, где, лениво переговариваясь, немцы наполняли котелки, не забывая при этом набивать себе рты. Вот высокий наклонился — и голова его в серой узкой пилотке уже больше не показалась. Его напарник, рыжий, щекастый, некоторое время продолжал увлеченно собирать ягоды, о чем-то спрашивал, но, не услышав ответа, поднял голову, позвал:

— Тристан!

Молчание. Только дятел: тук-тук! Выждав несколько секунд, немец поставил котелок на землю, торопливо передвинул автомат на пояс, притих. «Ах, не успели ребята», — с горечью подумал политрук. Чивадзе и Хефлинг уже должны были доползти, но, видимо, не смогли схватить без шума, как это удалось Гулину и Гончаренко. «Опоздали!..» И хотя этого рыжего держал на прицеле Екимов, выстрел мог всполошить фашистов, охранявших узел.

Более того, этот выстрел по-своему понял бы Кургин: как сигнал, что отряд обнаружен. Перед двумя дотами — если их, конечно, только два! — он бы оказался бессильным.

— Бейте, только когда…

— Ясно, товарищ политрук, — прошептал Екимов. В его больших и тяжелых руках карабин казался игрушечным.

— Екимов…

— Вижу…

Немец уже поднимал автомат, а к нему прямо через кусты, сняв с головы пилотку, шел… Хефлинг.

— Стой! — крикнул рыжий.

— Ты что, парень, не узнаешь? — ответил ему Хефлинг по-немецки.

— Стой!

— Не дури. Убери шмайсер. И веди меня к командиру. Я с той стороны.

— Тристан! — крикнул рыжий неуверенным тодесом. Испуг перекосил его щекастое лицо. Он не знал, как поступить. Стрелять в странно одетого немца, что это был немец, он, видимо, не сомневался — у него решимости не хватило.

Положение спас Чивадзе: он навалился на немца сзади, как коршун на курицу. Заученным движением заломил ему руки за спину, повалил наземь. По счастливой случайности ствол автомата уткнулся в мох, раздался выстрел, так отзывается камень на удар кувалды — глухо.

К Чивадзе и Хефлингу, как молнии, бросились, Чердяев и Шарон. В считанные секунды дело, было кончено. Екимов с облегчением отложил винтовку, тыльной стороной ладони вытер искусанный комарами лоб.

— Еще миг — и гахнул бы, — признался весело. — И зачем было Эрику разыгрывать спектакль? Так и под пулю запросто…

Политрук и сам не осознал, нужно ли было окликать фашиста? Но то, что Хефлинг предотвратил громкую стрельбу, стало очевидным только сейчас. Как быстро он сориентировался!

А вот Гулин и Гончаренко перестарались. Когда к ним подбежал политрук, он увидел неподвижного, лежащего в неестественной позе немца. Тут же, в траве, валялся котелок, рассыпались ягоды. Автомат — первый трофей отряда — Гончаренко повесил себе на грудь и всем, кто подходил к нему, показывал:

— У фашиста, понимаете, только один рожок, да и тот, понимаете, наполовину пустой. А почему, знаете? В наших стрелял — гадюка!

Гончаренко оправдывался: его же посылали за «языком», а не за трупом.

Гулин отошел в сторону. Подавляя чувство брезгливости, принялся вытирать о траву испачканные кровью руки. В крови были гимнастерка и сапоги.

— Ранены?

— Что вы, товарищ политрук, — ответил разведчик. — Я его хотел живьем. Подставил нож к горлу, а этот гад меня не понял…

Подходили бойцы, рассматривали первого убитого немца, удивлялись:

— Ну и бугай! На центнер потянет.

Казалось невероятным: как это Гулин справился. Разведчик явно уступал фашисту в весе, но — вот он, результат! — не уступил в умении. Это была первая победа Гулина, и ее восприняли бойцы как свою собственную. Оказывается, врага можно бить даже ножом…