Борис Яроцкий - Эхо в тумане

И верно! Над причалом взметнулось пламя. Оно осветило поселок. Всмотревшись, командир понял: горел катер.

Темнота отступила за холмы и далеко в море. И тут наконец-то Вяткин заметил моторку. В свете пожара она казалась антрацитовой: сверкала, переливаясь. Но плыла, плыла, вырастая в размерах. И вот Заволока пришвартовал ее к носовой части. В моторке было двое: мужчина и женщина. Женщина лежала в неудобной позе, схватившись рукой за горло.

— Что с ней?

— Ранили… Это наш товарищ, Иванка…

Как теперь быть? Вяткину приказано людей высадить, но никого на борт не брать. Так обусловлено планом похода. Отсюда предстояло идти в район Констанцы.

Командир медлил. Но решение нужно было принимать немедленно. Тем временем Алексей осторожно приподнял девушку, и врач лейтенант Каноян тут же, в моторке, стал накладывать ей повязку. Пуля попала в спину, пробила грудь навылет. Если девушку вернуть на берег, ею сразу же заинтересуется царская контрразведка. А взять на корабль — так подводная лодка направляется в самое пекло, и еще неизвестно, сколько глубинных бомб на нее обрушится.

Командир был в затруднительном положении. Старший группы не мог ему приказывать, ведь командир лучше его знал обстановку и характер похода. Только замполит Гусев, на равных разделявший с командиром всю ответственность, сказал:

— Кроме нас, ее никто спасти не сможет. Болгарские товарищи наскоро простились. Моторка отчалила. Раненую поместили в каюту замполита. В неярком свете лампочки ее лицо казалось черным, пухлые пересохшие губы просили пить. Алексей принес чайник и поил раненую из мятой алюминиевой кружки. Глотнув, Иванка надолго задерживала дыхание, вода ей причиняла боль. И Алексей, как мог, подбадривал:

— Ничего, Иванка, скоро будет легче. Рана пустяковая…

Врач сказал, что у девушки пробито правое легкое, необходимо хирургическое вмешательство.

Вяткин распорядился радировать в штаб флота, просить «добро» на возвращение в Голубую бухту.

Лодка шла строго на ост, навстречу утру. И все это время, до самого причала, Алексей не отходил от Иванки.

Экипаж не до конца выполнил боевую задачу: лодка возвращалась на базу с заряженными торпедными аппаратами. Справедливость решения командира еще до подхода к Голубой бухте была подкреплена радиограммой: «Благодарю за службу. Хирург выслан. Командующий».

Через сутки Иванка уже лежала на операционном столе.

Стриженный под машинку, невзрачный на вид хирург сделал ей операцию. Относительно раненой посоветовал:

— Ей бы молочка. Парного…

Когда медики и офицеры разведки флота уехали, командир с молчаливого согласия замполита подозвал к себе Заволоку.

— Ну все слышал, Алеша?

— Так точно.

— Где будем покупать молоко?

— Нужна корова. Деньги у нас есть. — Алексей взглянул на командира, резко поднял к пилотке руку. — Разрешите выполнять приказание.

— Возьмите с собой старшину Ягодкина, — и к старпому: — Заготовьте необходимые документы.

В тот же день Заволока и Ягодкин, взяв автоматы, деньги и документы, отправились в горы…

Вошла хозяйка, и Хомутов прервал свой рассказ.

— Пора обедать, — объявила она. — Гости проголодались.

— Спасибо! — сказал Атанас и начал было объяснять, что в санатории их сытно накормили, но хозяин решительно стал на сторону хозяйки.

— Спасибо скажете, когда пообедаете.

— Что верно, то верно, — согласился Леонтий Власович. — Держись камбуза — не пропадешь, — и направил свою коляску в другую комнату.

Это был обеденный зал с сервантом во всю стену. Посредине зала стоял большой стол, покрытый вышитой льняной скатертью.

Леонтий Власович подкатил к торцевой стороне стола. Здесь, по всей видимости, было его постоянное место. Справа от него хозяйка усадила Павла и Атанаса, подала им на колени полотенца. Поставила перед гостями тарелки с борщом.

Пока Василий Дмитриевич откупоривал бутылки, или как он утверждал, снимал «бескозырки», Калина Семеновна внесла две большие глиняные миски: одну — с капустой, порезанной на четвертушки, другую — с мочеными яблоками.

— Сегодня у бати праздник, — говорил хозяин, — значит, и у нас тоже. Батя — единственный оставшийся в живых член боевого экипажа. В прошлом году я ездил в Ростов на похороны замполита Гусева. Говорят, он дневник вел… Интересно, говорят, описан подвиг вашего брата… Будь я в правительстве, издал бы закон, чтоб каждый фронтовик написал собственноручно или рассказал о себе и своих товарищах. Если сейчас этого не сделаем, лет через тридцать безнадежно опоздаем.