Василий Великанов - Тихое оружие

Прикрыв створки, девушка стала торопливо разбирать постель, как бы готовясь ко сну. Поправив матрац и натянув на него простыню, начала взбивать подушку, стремясь мысленно подавить в себе мелкую дрожь: «Спокойно… Спокойно…»

А в большой комнате в эти напряженные мгновения происходило вот что.

Увидев немцев с собакой, Григорий Михайлович замер с ложкой в руке, а потом стал так торопливо хлебать из миски молоко, будто опасался, что непрошеные гости отнимут у него еду. Артем шмыгнул за печку, а Анна Никитична подалась к спящим на полу детям и застыла около них в решительной позе, готовая защищать их ценой своей жизни.

Собака обошла стол, обнюхала хозяина, прошла мимо спящих детей и потянулась к двери, занавешенной пологом. Офицер рывком откинул брезент в сторону и направил пучок света карманного фонарика внутрь помещения. Пропустив собаку вперед, шагнул в комнату автоматчик.

Луч фонарика ослепил Нину. Прикрыв глаза подушкой, она замерла. Собака стала обнюхивать ее голые ноги, и Нина, ощутив влажное горячее дыхание животного, задрожала от предчувствия того, что вот сейчас пес схватит ее острыми зубищами и начнет рвать…

Офицер осклабился и сказал по-немецки:

— Каине ангст, фроляйн! Унзер зуххунд байст нур партизанен!

— Нихт ферштейн, нихт ферштейн… [5] Не бойтесь, девушка! Наша собака рвет только партизан! (нем.). Не понимаю, не понимаю… (нем.). — пробормотала Нина, хотя и поняла, что сказал офицер.

Обнюхав девушку, собака повела носом в сторону постели, а потом — шкафа. Солдат резким движением открыл его и выкинул все белье на пол. Собака обнюхала белье и потянулась в большую комнату.

А офицер задержался около Нины. Отстранив подушку от ее лица, он проговорил:

— О, варум фердекен зи ир шёнес гезихт? [6] Почему вы закрываете ваше красивое лицо? (нем.).

И, взяв девушку за подбородок, добавил по-русски:

— Немножко дикая. Я не кусайт!

Только сейчас Нина заметила, что у него на фуражке эмблема эсэсовца: череп со скрещенными костями.

В то время как офицер и солдат осматривали Нинину комнату, ефрейтор Фриц остался в большой комнате и, глядя на растерянного хозяина, улыбался. Солдат с собакой стоял у двери.

Когда офицер вышел от Нины, Григорий Михайлович уже оправился от растерянности и, встав из-за стола, поклонился:

— Садитесь, господин офицер. Покушайте.

Взглянув на стол, тот поморщился:

— Млеко и каша-а…

— Для вас, дорогие гости, найдется шпиг, яйки и… — сказала Анна Никитична, подходя к столу.

— О, гут, матка, гут, — оживился офицер, усаживаясь за стол. Прорезиненный плащ его загремел, будто жестяной. Вслед за ним сел за стол и Фриц.

Закурив сигарету, офицер угостил и хозяина.

— Зер гут, господин офицер, — похвалил курево Григорий Михайлович.

Офицер сказал что-то по-немецки, ефрейтор перевел:

— Господин обер-лейтенант говорит, что ничего, но во Франции были лучше.

Убрав со стола остатки скромной пищи, Анна Никитична постелила на стол чистую скатерть и, подав на блюде сваренные вкрутую яйца, которые у нее всегда были припасены на всякий случай, стала неторопливо нарезать маленькими ломтиками хлеб.

Она явно медлила. Ее сверлила страшная мысль; «Как же я полезу за салом в подпол? Ведь там лежат батареи для рации! И хотя они спрятаны в картошку, но если начнут копаться…»

Когда офицер покинул Нинину комнату, ей вдруг стало дурно. Но усилием воли девушка преодолела слабость, и тошнотворная муть прошла.

Поправив волосы и одернув на себе платье, Нина откинула полог и застыла в проеме: крышка лаза в подпол была открыта и по лестнице спускался вниз Григорий Михайлович. Офицер вдруг направил в темный проем свет фонарика и что-то сказал. Фриц перевел:

— Господин обер-лейтенант спрашивает, что, там у вас?

— Да, ничего, так… — сказал хозяин. — Битте, можете сами убедиться: солёности разные, бульба, шпиг…

— О, шпиг гут нада! — кивнул офицер.

Голова Григория Михайловича скрылась в подполе. Офицер наклонился к лазу и, опершись рукой о крышку, покрытую изнутри осклизлой плесенью, вдруг отдернул ее и брезгливо поморщился:

— Пфуй, айн вильдер! [7] Дикарь! (нем.).

Нина схватила полотенце, висевшее у печки, и подала его гестаповцу. Вытирая запачканную плесенью руку, тот поблагодарил:

— Данке, фроляйн.

— Пожалуйста, — с улыбкой ответила Нина.

В то время как немцы обшаривали квартиру, полицай, пришедший с ними, слазил на чердак и, вернувшись, доложил офицеру, что на верхотуре ничего нет, кроме пыльного хлама и мышей…