Василий Ванюшин - Штурм

— Товарищ гвардии генерал-майор, пленные и парламентеры благополучно прошли через передний край. Командиром полка выставлены специальные посты. Порядок, товарищ генерал!

— Ужас! — воскликнул сквозь смех комдив, — Какой там «порядок»! Вы смотрели на себя в зеркало?

— Некогда было, товарищ генерал.

— У вас звероподобный вид. Побриться и немедленно!

— Ни одна бритва не возьмет, товарищ генерал.

— Постричь его и побрить, — весело распорядился комдив. — Лаш, вероятно, до сегодня в глаза не видел советского офицера при исполнении служебных обязанностей. А вам предстоит встречать. Немедленно привести себя в порядок.

В соседней комнате капитана усадили на стул, скоблили двумя бритвами одновременно, драли так, что у него — слезы из глаз. Спрыснули одеколоном, и он побежал в штаб полка, до которого — рукой подать.

Вскоре тот же капитан, моложавый, розовощекий, вновь предстал перед комдивом.

— Идут!ꓺ

Просторная комната штаба освещалась множеством свечей; они горели, тихо потрескивая; язычки пламени дрожали, покачивались. Внезапно смолкли разговоры. Открылась дверь. Там, в темноте коридора, люди замешкались немного: кто должен войти первым?ꓺ

Гарзавин, комдив и офицеры штаба смотрели на распахнутую дверь. Интересно, как выглядит генерал Лаш после сдачи казалось бы неприступной крепости?

Вошел низкорослый, чуть сгорбившийся генерал в шинели с черным бархатным воротником. За ним — еще генерал и пять полковников. Сняв перчатки, передний четко козырнул и представился:

— Генерал от инфантерии Лаш. — И умолк в непонятном ожидании.

«Чего он ждет? — подумал Гарзавин, сидевший в кресле возле стола. — Чтобы я и все здесь встали, отдали честь?»

Никто не поднялся. Лишь командир гвардейской дивизии выступил вперед, дав понять, что он выслушает доклад. Лаш поочередно назвал своих спутников:

— Генерал-лейтенант Микош, полковник генерального штаба Зускинд, полковник Берлиг…

Перечислив всех, он подал бумагу со своим последним приказом.

Никакого допроса пленных в штабе дивизии не предполагалось. Им дадут немного отдохнуть, затем посадят в машины. Комдив пошел докладывать по телефону командарму.

Взяв со стола бумагу, Гарзавин стал читать. Текст, отпечатанный на машинке, уместился на половине страницы.

ПРИКАЗ НА ОТХОД ОСТАТКОВ ВОЙСК

1. Офицеры сохраняют свое оружие (только холодное).

2. Каждый офицер может взять одного ординарца.

3. Офицеры несут личные вещи сами или отдают каждый своему ординарцу.

4. Войска собираются в ротные или взводные колонны под командованием офицеров или унтер-офицеров.

5. Войска забирают с собой вооружение и боеприпасы, несут до встречи с русскими войсками и там сдают все оружие и боеприпасы.

6. В голове каждой колонны иметь поднятый белый флаг.

7. Путь следования: из города по железнодорожному мосту западнее разбитого временного моста — к Нассер-Гартен.

8. Русские войска не будут вести огня по выстроенным колоннам немецких войск.

9. Очистка опорных пунктов, продолжающих оказывать сопротивление, является делом русской армии.

10. Все вышеизложенные мероприятия провести немедленно.

Комендант Лаш,

генерал от инфантерии.

Начальник штаба

полковник генштаба

Зускинд-Швенди.

Гарзавин не положил, а бросил бумагу на стол — что-то не понравилось ему в приказе. Пленных уже переписали — фамилии и занимаемые должности. Больше их не спрашивали ни о чем, и они не переговаривались между собой, ждали, когда и куда их повезут. Комдив задерживался у телефона: он хотел доложить непременно командарму, но командарм в это время разговаривал со штабом фронта.

— Их виль тринкен. Битэ!ꓺ — попросил тихо Лаш, и кадык под его щучьим подбородком непроизвольно двинулся.

«Тринкен» — слово, понятное почти каждому. Красноармеец, дежуривший у дверей, сказал:

— Главный генерал хочет пить.

— Принесите, — разрешил начальник штаба.

Красноармеец ушел и скоро вернулся.

— Откуда вода? — спросил Гарзавин у красноармейца.

— С нашей кухни, товарищ генерал.

— Пусть пьет.

Лаш выпил почти полный стакан. Пили и другие пленные, только Микош сидел отвернувшись.

Пленных угостили советскими папиросами.

Гарзавина удивляло и раздражало то, что в штабе дивизии относились к этим пленным, виновникам в смерти многих тысяч людей, с предупредительностью — то ли на радостях, что бои в Кенигсберге кончились, то ли в штабе настроились вести себя так, — все равно это ему очень не нравилось. Он подумал о том, что немцы такое отношение к ним, ничуть не злобное, почти добродушное и с любопытствующими взглядами могут истолковать по-своему: русские пялят глаза на немецких генералов и высших офицеров, как на диковинку, и неужели вот эти люди, без заметной военной выправки, в помятых фуражках и шапках, — победители?ꓺ