Олег Губенко - Отступление от жизни. Записки ермоловца. Чечня 1996 год.

Радость встречи заслонила собой всё остальное, жизненной памятью лежавшее на сердце и ставшее сразу второстепенным и незначительным. В этом мире, поместившемся в объёме первых нескольких секунд, были только она и я, и больше никого и ничего. Ради таких мгновений стоит жить…

Жизнь возвращалась ко мне, и я с ликованием ловил все те незначительные мелочи, на которые обычно не обращал внимания.

Череда событий, маленьких и незначительных, но наполненных настоящим, неподдельным счастьем, закрутила меня в праздничном хороводе, и я впитывал, как губка, каждую секунду радости, которыми наполнялась моя новая мирная жизнь.

Радость оттого, что можно скинуть задубевшие, скрюченные от неоднократной сушки на костре и пробитые миномётным осколком берцы, которые за последние трое суток мне не доводилось снять. Радость освобождения от просоленного камуфляжа, в который въелся едкий запах войны. Радость от блаженства в ванне, наполненной горячей водой, менять которую пришлось дважды. Радость от хорошего, настоящего стола, за которым мы ужинали, пережёвывая отнюдь не сухари с тушёнкой. И, наконец, радость ночи, той самой непередаваемой первой ночи после войны, на мягкой кровати с белой простынёй. Той ночи, где окружающий мир рассыпается, как по мановению волшебной палочки, и исчезает в никуда, оставляя в огромном, безграничном космосе только меня и любимую женщину, для которой моя война тоже закончилась.

Впервые за последний месяц сплю всю ночь, и сон не прерывается ни стрельбой, ни необходимостью расставлять и проверять ночную «стражу». И проснувшись утром, понимаю, что для всего этого больше нет места в моей жизни. Всему этому конец! Раз и навсегда!

Еду в родительский дом, и праздник души продолжается. Отец и мать счастливы оттого, что вернулся домой живым, что вопреки злой, неизвестно откуда появившейся молве, не пропал без вести. Мать утирает слёзы, отец рассказывает о том, как получал отрывочные сведения о нашей войне от казаков, сопровождавших тела погибших в боях ермоловцев, или же от бойцов, прибывших на излечение после ранения.

Они меня спрашивают о том, что было там. Рассказываю им какие-то эпизоды из прошедшей эпопеи, родители внимательно слушают, мать вздыхает.

— Страшно…

И только теперь понимаю, что наши эмоции и впечатления, наше понятие пережитого страха иногда меркнет перед тем, как действительно тяжело и страшно бывает ждать с войны сына.

Я уходил туда в феврале 1996-го, а спустя три с половиной года мать провожала на войну моего младшего брата Сашку…

К вечеру выбираюсь из дома, чтобы пройтись по улицам, знакомым с детства, встретить старых друзей, не замечая того, что весёлая карусель уже подхватила меня и понесла в захватывающую даль.

— Ну, как ты там?.. — неизменным был вопрос, и я, глотнув очередную порцию водки, говорил им о том, что передать практически невозможно, а понять ещё сложнее.

А душа разворачивалась и сворачивалась, и куражу было до одурения, и друзья хлопали по плечу, и наливали, наливали, наливали…

Я оторвался от пространства войны и обмывал водкой все те полочки души, с которых, как мне казалось, весенний ветерок сдул чеченскую пыль. Обмывал так, будто надо было стереть все следы. Я рассказывал им о войне до хрипоты, но реально ощущал только то, что есть день сегодняшний и есть день позавчерашний, а вчера нет вообще, оно исчезло, потому что было совершенно нелогично и выпадало из размеренного порядка обычной жизни.

Война наблюдала за мной со стороны, давала мне возможность расслабиться, потешить себя иллюзией того, что она умерла во мне, оставив только ворох отрывочных воспоминаний о невозможном и несуществующем. И я рассказывал друзьям о войне, как будто вспоминал кинофильм, в котором играл одну из ролей, но который в реальности был вне моего мира. И я не замечал, что мир мой трещит по швам…

Через пару-тройку дней весёлая карусель начала замедлять свой ход, и я спрыгнул с неё, пытаясь попасть в колею размеренной жизни. Она звала меня в свои объятия, улыбаясь рекламной улыбкой и обещая все прелести, припасённые для бюргеров и обывателей.

День за днём неторопливо катилось колесо ежедневных забот и проблем. Коровы, сенокос, заботы по дому — всё вернулось «на круги своя». Ничего не изменилось в том порядке, который был определён мной ещё задолго до войны. Да и была ли она?

Я не думал об этом. Сегодняшний день приходил и требовал к себе внимания, не оставляя места чему то другому, и тогда мне ещё было не понятно, как можно идти по дороге жизни, не неся на своих плечах память, сотканную из грязи окопов, вшей, автоматного тявканья, фронтовой дружбы и смерти друзей.