Олег Губенко - Отступление от жизни. Записки ермоловца. Чечня 1996 год.

В разговоре нет ни хамства, ни пошлости, и люди, лежавшие и сидевшие вокруг костра преображались, в них пробуждались искренность и доброта, чего раньше, при свете дня, в своём товарище никто из нас не мог разглядеть.

Семёнов достаёт немецкую губную гармошку, наигрывает некоторые мелодии, и мне становится хорошо и радостно — в душе наступает покой. В полголоса запеваем песню, и она растекается над землёй, поднимается с дымом костра к небу, и вместе с песней отрывается от всего присыпанного походной пылью душа, и тоже устремляется ввысь, туда, где смотрят на нас огоньки мерцающего звёздного пути — глаза бессмертных душ наших предков.

Ещё в детстве я слышал легенду о том, что души воинов превращаются в звёзды, и с тех пор часто ночами подолгу всматривался в виртуальные очертания созвездий, и верил в то, что звёзды видят меня так же, как и я их. Захватывало дух от величия и бескрайности видимой картины Вселенной, но не было страха и чувства одиночества — ночное небо не проглатывало и не растворяло в себе, оно делало меня частью одной великой общности, присутствие в которой ложилось на мои плечи бременем ответственности.

Мы лежали на земле в поле между Ачхой-Мартаном и Катыр-Юртом, пели казачьи, старые и новые военные песни и смотрели на огонь и на звёзды…

Вглядываюсь в пространство, и память, пронизывая время и проникая сквозь века, втягивает меня в тот мир, где я никогда не был, но к которому безраздельно принадлежу — мир моих предков. Сокрыты под непроницаемой пеленой веков их лица, но в сиянии звёзд вижу устремлённые на меня глаза. Я чувствую присутствие в своей жизни воли тех, кто ушёл давно уже в мир иной, но не оставляет меня на моём пути.

Где-то там, в глубине времён, лежит великая бескрайняя Сибирь, и обитают люди, пришедшие или же приведённые туда по разным причинам, охотившиеся в тайге, пахавшие вольные и никем не отмежёванные земли, мывшие золотишко и не боявшиеся никого и ничего.

А ещё дальше, в веках и веках, чубатые головы и длинные усы, горящий взгляд и пальцы, сжимающие до побеления рукоять сабли. И воля, бескрайняя, как Заднепровская степь, где курганы и ковыль, где срубленные в сече головы, где веселье бессмертной казачьей души и неувядаемой казачьей славы…

А рядом те, кто были солью земли Отечества нашего, трудились, молясь Богу, на Орловской и Костромской стороне, сгибаясь от зари и до зари на пашне за сохой, и на своих плечах вынося всю тяжесть крутых поворотов Российской истории, от Батыева нашествия до Великой смуты 1917 года…

Всматриваюсь в толщу времени, и слышу гул — врывается в пространство древней Европы, рассекая и оттесняя славянский и германский мир, дикая венгерская сила, сметающая всё на своём пути и заставившая соседние народы содрогнуться и признать их право на завоёванную землю…

Чуть поодаль от них те, кто, подбоченившись и лихо закрутив усы, взирают на короля на сейме, движимые выкованным за века ратной истории шляхетским гонором, в переводе с их языка означающим честь.

Из тьмы столетий проглядываются лишь слабые контуры, но снова виден блеск глаз. Я горд тем, что в тумане былого сияет доблестью история народа, к которому относятся и мои предки, и корни которого уходят туда, где в Тевтобургском лесу одетые в звериные шкуры воины с яростью рубили боевыми топорами доселе непобедимых римских легионеров. Спустя тысячелетие их потомки с мужеством и упорством взяли штурмом неприступные стены Иерусалима…

Я смотрю на звёзды, и поток времени уносит меня к тем, кого я никогда не знал, но память о ком для меня всех дороже, как и память обо всей Великой Отечественной войне, и особенно о Сталинграде, в землю которого лёг мой дед Василий Трофимович…

Как и в церкви станицы Ассиновской, мне казалось, что мы на какое-то время оказались на отгороженном неприступными стенами острове, оторванном от всего окружающего нас пространства, и наш мир умещался в ту ночь только в нас самих, сидящих у костра, и в великом звёздном небе над нами…

Всё вышесказанное может показаться излишне романтизированной историей, обильно сдобренной мистикой, но, не раз остававшийся в живых вопреки всякой логике, я верю, что за меня, недостойного, крепко молились и те, кто живы, и те, кто когда-то давно погибли и умерли.

Война являет собой совершенно алогичное проявление человеческого мира, и подойти к ней с точки зрения закономерной объяснимости не представляется возможным. Слишком много событий, произошедших в дни службы в Чечне не объяснимы, если посмотреть на них человеку, не лишённому здравого смысла, начиная исходить из того, что и сама война совершенно противоестественна для любого не лишённого морального фундамента рассудка.