Константин Эрендженов - Сын охотника

«Председатель вернется с совещания и не поймет, что тут произошло», – думала она, глядя на тротуарчик, посыпанный битым кирпичом, привезенным Бадмой из своего двора вместе с цветами. Тротуарчик был насыпан от конторы до коновязи, где останавливались приезжавшие верхом и на подводах. Перед порогом тротуар делал поворот в сторону двери, над которой издали виднелись огромные буквы: «Изба-читальня». А все остальное место перед домиком, на два метра в ширину, было превращено в сплошной цветник. Кусты цветов, многие из которых как раз цвели, были выкопаны с огромными комьями земли, так что нисколько не пострадали. Лишь кое-где стебли растений поникли. Но при такой несвоевременной пересадке не без того. А вообще, если придет посторонний, ни за что не догадается, что цветы перекочевали сюда всего лишь вчера, в жаркий ветреный день.

Кермен взяла ведро с водой, оставленное вчера в сенцах избы-читальни на всякий случай, и стала поливать привядшие кое-где растения.

– Кермен! Так рано? – вдруг услышала веселый оклик и обернулась.

Рядом стоял Бадма с ружьем за плечом, обвешанный охотничьей добычей, – тремя дикими утками и зайцем.

– Ну тебя, Бадма, испугал! – сверкая улыбкой, махнула рукой Кермен. – Как подошел, что не услышала?

– Я ведь тоже охотник! – явно намекая на Мергена, ответил Бадма с заметной обидой в голосе. – Может, в чем-то и не хуже сына Хары Бурулова.

– Ну я и не сомневалась, что ты замечательный охотник. У тебя вон какое сверкающее ружье. Ни у кого такого не видала.

– Винчестер! – с гордостью ответил Бадма. – Таких во всем аймаке только два. Бьет без промаха.

– Ну, без промаха бьет не само. Чтобы за утро настрелять столько дичи, надо иметь крепкую руку и острый глаз, – решила подхвалить удачливого охотника Кермен.

– Острый глаз? – радостно улыбаясь, повторил Бадма и с гордостью добавил – У меня их два, только кое-кто этого не хочет замечать.

– Ну, Бадма, ты меня смешишь, – и вдруг девушка изменила тему разговора, – я так тебе благодарна за цветы, за все, что вчера разрешил перевезти из сада.

– Осенью пересадим сирень, а по углам два тополя поставим, там у нас есть трехлетки, чуть выше человека, как раз хороши для посадки. – Бадма вдруг умолк, покраснел и, подойдя вплотную, стал снимать с пояса утку и зайца, – Кермен, возьми это. Нам с матерью и одной утки на целый день хватит. А их попалось три подряд, – последние слова он произнес так, словно винил диких уток.

– Ну ладно, возьму одну утку, – согласилась Кермен, – а с зайцем я не знаю, что делать, кто его нам обдерет.

– Да я сейчас живо освежую и дам тебе готовенького, только жарь! – с готовностью сказал Бадма. – Иди себе домой, я принесу и то, и другое.

– Нет, Бадма, – мягко, чтобы не обидеть, отказалась Кермен, – если хочешь, чтоб я взяла, то давай только одну утку.

Бадма улыбнулся одними губами и огорченно заметил:

– Тебя не переспоришь. Тогда постой, я ее заверну, в конторе у меня есть газеты, – и он метнулся в контору, оставив девушку возле цветов.

Вышел Бадма из конторы со свертком, аккуратно перевязанным крест-накрест, и отдал его девушке.

– Ты все же две завернул? – погрозила пальчиком Кермен.

– Тебе что, трудно передать моей любимой учительнице одну утку? – без тени улыбки, нарочито серьезно спросил Бадма.

– Ну тогда приходи вечером, вместе будем есть, – запросто сказала Кермен. – Мама вкусно готовит дичь.

Всем происшедшим Бадма был так ошарашен, что, войдя в контору, сел за свой стол и даже забыл, что надо нести дичь домой. Выходит, что Кермен может и к нему, к Бадме, относиться не хуже, чем к Мергену…

Не было бы его, этого Мергена… И вдруг Бадма почувствовал сожаление о том, что Мергена весной не растерзали волки. Весь хотон был тогда всполошен. Случилось это ранним утром, когда Мерген, закинув дробовик за плечо, пошел за верблюдицей с верблюжонком. На обычном месте в степи верблюдицы не оказалось. Пришлось идти в степь по следу, заметному только пытливому охотнику. Километрах в трех от хотона верблюдица почему-то вдруг побежала, потом она кружила на одном месте, словно ее кто-то ловил и она увертывалась. А верблюжонок только в одном месте наследил свежим пометом. Нашел их Мерген в кустарнике близ озера. Верблюдица стояла, злобно вытянув шею, и, казалось, на кого-то шипела. А верблюжонок жался к ней, стараясь спрятаться под брюхом. Внимательно осмотревшись, Мерген заметил в кустах волка. Недолго думая, вскикул ружье и выстрелил. Волк взвизгнул и убежал дальше в кусты. Мерген – за ним. Теперь он сообразил, что ружье было заряжено мелкой дробью и волк всего лишь легко ранен. Увлекшись погоней, Мерген не заметил еше одного волка, который, не ожидая нападения человека, сам бросился на него. Мерген, извернувшись, выстрелил прямо в оскаленную пасть. Но это лишь сильней разъярило зверя. Он зарычал и, словно зная, что у охотника кончились патроны, снова бросился на него. Перехватив ружье за ствол, Мерген прикладом, как дубиной, ударил по окровавленной пасти. В это время прискакал на соседском коне Хара, услышавший стрельбу и крик верблюдицы.