Константин Эрендженов - Сын охотника

И в этом не было ничего плохого. Ну, не взяли подарка, что же делать. Все случилось потом, когда Бадма раньше других ушел с праздника и, придя домой, все рассказал матери, соврав только, что браслет ему подарил отец.

Увидев браслет, мать ощупала его, осмотрела и неожиданна закричала:

– Ты предал отца! Ты надругался над его памятью! – и пошла, и пошла.

Шумела она долго, все призывая гнев бурханов на голову своего непутевого сына. Однако из ее бессвязного крика Бадма узнал страшную историю злополучного браслета.

Оказывается, эта вещь принадлежала учительнице. Внутри ободка Бадма теперь разглядел ее инициалы. И этот самый браслет собственноручно сорвал с руки учительницы главарь банды, которая после революции долго орудовала в окрестных хотонах. В той последней схватке, когда произошло это ограбление, муж учительницы, сам бывший педагог, а впоследствии чекист, погиб. Но банда была разгромлена, были перебиты почти все бандиты, однако главарю удалось уйти.

«Значит, мой отец был с бандитами, – ударяло в висках юноши. – Бандит, убийца! Разбойник!»

Весь свет переворачивался в голове парня, семь лет проучившегося в советской школе, где он научился многое понимать не так, как это понимали его предки. Ну ладно, к тому, что отец был зайсангом, Бадма относился терпимо. У русских были князья, дворяне, ну а у калмыков – нойоны, зайсангн. Титулы эти передавались из рода в род. И люди к этому привыкли, считали, что так и надо. Но одно дело зайсанг, и совсем другое – бандит, грабитель, убийца…

«А она, – думал Бадма об учительнице, – какая же она добрая! Ведь не выдала его. Ничего не сказала о браслете ни ребятам, ни ему самому. Только на прощанье зачем-то повторила слова: «Сын за отца не отвечает, – и по-матерински наставительно добавила – иди, Бадма, новой дорогой. Трудись и у тебя будут друзья и товарищи!»– Она даже понимает, как я мучаюсь, что нет у меня друзей, что все меня сторонятся. А браслет, нет чтобы забрать, раз это ее вещь, так наоборот посоветовала никому больше не показывать, спрятать подальше».

«Как теперь ходить по хотону! Как смотреть в глаза людям!» – кричал один голос в голове Бадмы.

«Но ведь никто, кроме самой хозяйки браслета, ничего не знает», – успокаивал другой, более громкий голос.

– Где ты его нашел? – услышал Бадма голос матери, выбравшейся из кибитки Услышал и, вздрогнув, бросил к ее ногам злополучный браслет, крикнул:

– Да, сын за отца не отвечает! Не отвечает! Но жена за мужа должна отвечать, если скрывала бандита!

– Побойся бога! – захлебываясь слезами, говорила мать. – Не был твой отец в банде. Но он согласился спрятать главаря бандитов. Мы боялись и его самого, и чоновцев, и всех на свете.

– И за страх он платил вам награбленным!

– Только страхом и платил, – возразила мать. – Из-за него я и высохла… Но этот браслет он мне предлагал. Но я знала, чья это вещь, и отказалась взять его. А вскоре после этого бандит исчез. Сказал, что вернется, и больше не появился. Дошли слухи, что его убили.

«Так, значит, мать ничего не знает о сокровищах старого погреба», – сделал вывод Бадма.

В этот вечер Бадма ушел в степь и ночевал с чабанами. А утром он вернулся домой с твердым намерением не раскрывать тайну старого погреба ни матери, ни властям. Отца уже не оправдаешь, а потерять такие сокровища было жалко.

Бадма стал каждое утро ходить на охоту. Придумывал себе самую трудную работу в саду. Но ничего не помогало ему избавиться от дум об отце – сообщнике бандита. Часто, словно отрывки из кино, в голове мелькали кошмарные картины налетов разнузданной банды грабителей на мирных людей, спящих в своих ветхих кибитках и убогих мазанках. И чаще всего он видел в этих кошмарах ее, свою учительницу, на которую он, Бадма Цедяев, семь лет смотрел, не сводя глаз, каждое слово хватал на лету, как галчонок перехватывает пищу из клюва матери. И всегда ему в такие моменты казалось, что учительница не закричала от боли и обиды, когда с ее руки бандит сорвал браслет. Даже если он ободрал ей руку до крови, она и тогда не закричала, а только с презрением сверкнула жгуче-черными глазами вслед грабителю. Да, она такая. Такой ее знали Бадма и все ученики.

Если эти кошмары являлись Бадме днем, когда сидел в конторе, рука застывала на счетах, работа прекращалась. А если вечером, он соскакивал с постели и бродил по саду, иногда бил пса, иногда ругался с матерью, которая лезла со своими вопросами: «Чего не спишь? Чего толчешься по ночам?» Будто не понимала, что с ним творится после ее откровения. Несколько раз Бадма подбегал к своему тайнику с намерением вытащить злополучный сундучок и унести его прочь, утопить, сдать властям. Но теперь ему казалось, что само прикосновение к тому сундучку вызовет душераздирающие крики множества ограбленных, избитых, зарубленных. И кто знает, может, мать выгораживает отца, говоря, что сам он в банде не был…