Вольфганг Отт - Стальная акула. Немецкая субмарина и ее команда в годы войны. 1939-1945

Тайхман где-то читал, что скопища медуз могут сжечь кожу и погубить пловца, если к ним нечаянно прикоснуться. Подниматься на поверхность нельзя. Над ним были крупные медузы. Он промерз до костей. До сих пор он не замечал, что вода такая холодная, но сейчас холод кусал его и заставлял дрожать. Темные пятна росли на глазах. Дабы не столкнуться с ними, ему придется выпустить немного воздуха и отплыть в сторону. Но воздух выпускать не следовало; линь держал крепко, а нож он выбросил. Тайхман слишком разнервничался, чтобы отвязать линь. Он взглянул наверх — темные пятна были прямо над ним. Сосчитал пятна — их было пять. И тут его охватили стыд и усталость — он вел себя как настоящий идиот. Он сделал еще несколько плавательных движений, что-то похожее на кроль, и вдруг увидел небо и своих товарищей.

Их лица были серого цвета. Тайхман закрыл воздушный клапан, вытащил изо рта загубник, до отказа открутил кислородный баллон и почувствовал, как наполняется воздухом спасательный жилет и давит ему на шею. И сразу же он почувствовал невыносимый холод.

— На палубе! — услыхал он чей-то крик.

Он сорвал с себя защитные очки, набрал полный рот воды и стал отплевываться. Без очков лица моряков сделались розовыми. Один из них, наверное, открыл баллон Бренка, поскольку его спасательный жилет был надут.

— На палубе, господин лейтенант.

— На палубе.

Еще несколько голосов крикнуло: «На палубе!» Моряки повторяли этот рапорт, словно попугаи, и, когда из воды неподалеку вынырнуло сразу семь голов, они тоже прокричали: «На палубе!» Тайхман тоже крикнул. Старший квартирмейстер и его люди отозвались. Они качались на волне и выкрикивали эти слова, словно произносили тосты. Потом, дрожа от холода, стали ждать следующую семерку.

Старший квартирмейстер подплыл к Тайхману, и они соединили свои канаты.

— Нас здесь тринадцать человек, господин лейтенант, несчастливое число. Но сейчас поднимутся другие.

— Да, сейчас поднимутся.

— Где старпом?

— Задохнулся. Горло подвело.

— О, черт. Вот не повезло бедняге!

Тут вынырнул командир со своей шестеркой.

— На палубе! — хором закричали вновь прибывшие. Их приветствовали со всех сторон. Это было похоже на гусиный гогот.

— Где старпом?

— Он не смог удержать во рту загубник, господин капитан-лейтенант.

— Какая нелепая смерть!

На поверхность поднялось двадцать человек. Каждому хотелось лично сообщить своим товарищам, что он спасся. Острова Ре видно не было. Только вода и двадцать голов — больше ничего.

— Зачем они прислали его на мою лодку? Беднягу должны были перевести на надводный корабль — он это заслужил. Я сообщу об этом адмиралу. Смерть старпома — на совести этих негодяев кадровиков.

— Так точно, господин капитан-лейтенант.

— Как вы думаете, что с ними сделает адмирал? Уж я-то знаю старика, он врежет им по первое число. Не хотел бы я оказаться на их месте, Тайхман, совсем не хотел.

— И я тоже, господин капитан-лейтенант.

— Во всем виноваты эти писаки в Киле. Раз в месяц развернут свой плавучий отель у пирса в другую сторону и требуют себе плату, как за боевой поход. Знаю я эту публику!

— Так точно, господин капитан-лейтенант. Я всегда их терпеть не мог!

— Это торгаши в формах, а не моряки. Это они виноваты в его смерти. Прислали мне инвалида. И кто только додумался прислать мне старпома, который одной ногой стоял в могиле!

— Да, господин капитан-лейтенант, это их вина.

— Чертовски холодно, правда?

— Да, господин капитан-лейтенант, холодает.

На этом разговор Лютке с Тайхманом завершился. Некоторое время они смотрели друг на друга, качаясь на волнах, а потом каждый из них задумался о том, что его тревожило.

Моряки соединили канаты, связывавшие их, образовали круг и стали ждать, сами не зная чего. У некоторых уже посинели лица.

Солнце припекало им головы, но тела сковывал ледяной холод. Они чувствовали, что вокруг них образуется ледяная корка. Когда они двигались, корка становилась тоньше, когда прекращали двигаться, их руки и ноги становились тяжелыми и немели.

К полудню самые слабые стали сдавать. Неудержимо клонило в сон. Зря они покинули лодку, все равно их никто не найдет. Когда они опускали головы на подушки спасательных жилетов, в нос и рот попадала вода — море было неспокойно, — а когда откидывались назад — глаза слепило солнце. Оно стояло прямо над головой и было белого цвета. Заняться им было нечем — разве только продолжать жить, ибо волны не давали им уснуть.