Ольга Матюшина - Песнь о жизни

Утром прошел сильный дождь. Листочки на деревьях блестели, точно отполированные. От горячей земли подымался пар. Выбралась на Острова. Река у берегов спокойна. Ласточки низко носятся над водой.

Подхожу к землянке, где недавно играли ребята. Вместо нее — глубокая яма. Окопа тоже нет. На песке разорванная кукла, кусочек темной материн. Может быть, снаряд упал, когда детей здесь не было?!

Снова обстрел. Обычной дорогой идти домой нельзя. Свернула в переулок, хотела обойти кругом, но и с другой стороны стреляли. Не знала, куда деваться.

— Здравствуйте, Ольга Константиновна, — услышала сзади знакомый голос. Меня взял под руку инженер завода, на котором работала Ира. — Давно вы не бывали у нас. Пойдемте, — предложил он. — Ира теперь не узнала бы завода. Много нового, и люди точно другие. Увидите, как мы работаем. И обстрел в это время кончится. Все равно сейчас по Кировскому не пропустят.

— Если не помешаю, буду рада, — согласилась я. — Давно собиралась к вам па завод…

Из большой проходной мы поднялись по лестнице. Навстречу шли группы рабочих. Пожилые ступали медленно. Подростки прыгали через ступеньку, скатывались по перилам, толкались, кричали.

— Совсем еще ребята, — сказала я.

— Посмотрели бы вы, какой у них вид, когда они за станками… Совершенно взрослые и говорить стараются баском. А вот когда в столовую бегут — всю солидность теряют!

В огромном цехе гудят моторы. Разговаривать невозможно. Остановилась, показала инженеру на мальчика. У него под ногами большой ящик, и все же едва дотягивается до станка.

— Это наш малютка, — объяснил инженер. — Ему только тринадцать лет, а работает по четвертому разряду… Недавно у Леши отца на фронте убили, — тихо добавил он.

Всюду на заводе молодежь, больше девушки. Пока мы ходили по цехам, обстрел кончился. В проходной меня догнала Валя. Она работает на этом военном заводе.

— Ольга Константиновна, понравилось вам у нас?

— Очень. Особенно молодежь. Я познакомилась с Лешей. Такой маленький… Сколько он перенес!.. Мне хочется написать о нем.

— Вот и отлично! В неделю успеете кончить?

— Конечно!

— Тогда я забегу. Мы опять поместим вашу статью в многотиражке.

Вишневский усиленно работает. Интересный у него процесс творчества.

— Должно быть, вы прежде продумываете каждое действующее лицо, а потом уже пишете?

— Трудно сказать… Вещь создается длительно. Когда закопошится внутри, значит — надо писать. Намечается контур, а действующие лица начинают ходить сами.

Сейчас у него разгар работы. Перо так скрипит, что я его слышу из другой комнаты.

Иногда Всеволод Витальевич выходит хмурый, ничего не говорит. Значит — не ладится. Он будет думать, искать. Потом найдет что-то. Быстро зашагает по комнате. Выйдет, потирая руки. Доволен! Внутреннюю улыбку его хорошо чувствую.

Вишневский хочет быть правдивым. Он поднимает острые вопросы. Упорно над ними думает.

В разговоре со мной Всеволод Витальевич как-то сказал:

— Я стараюсь понять: что такое правда в литературе и кто ее творец?

Больше тридцати лет я смотрю на людей искусства. Счастливы ли они?

Как-то я спросила Маяковского:

— Ваша работа дает вам радость?

— Чаще горе… — Он встал и быстро зашагал из угла в угол.

— Владимир Владимирович, а почему вы выступаете в этой огненно-желтой кофте?

— В ней мне легче говорить правду. Говорить так, как хочу.

Всегда как живой стоит передо мной Горький. Вот большая комната книжного склада. На полках, в штабелях, на окнах лежат книги. Всюду белые обложки и на них: «Горький. Детство», «Горький. По Руси», «Жизнь ненужного человека», «Городок Окуров»…

Он подходит к книгам. Перелистывает их. Читает. В позе, в лице, глазах — мучительный вопрос.

— Вы довольны созданным, Алексей Максимович?

Горький вздрагивает. Смотрит на меня, точно не сразу понимает.

— Правду найти и правдиво рассказать о ней — очень трудно. Иногда у нас не хватает подлинного мужества…

Художники, музыканты, писатели… Они всю жизнь ищут, ищут, шагают вперед, не страшась страданий. Я не встречалась с довольными. Я знала тех, кто за правду в своем творчестве боролся, не жалея жизни.

Поэт пережил большое горе. Его брат погиб под Сталинградом. Родители не успели уйти из оккупированной Одессы. Нет у него больше родного гнезда. Сиротеют сейчас люди.

Сегодня поэт читает свою поэму: много работал над ней. Собрались друзья. Он волнуется, и от этого трагизм вещи возрастает. Одесса — Ленинград. Умершие и живые.