Ольга Матюшина - Песнь о жизни

Запищал ребенок. Мать начала его кормить. Все было no-семейному, мирно. Да и стаканчик водки привлекал. Городовой выпил. Осушил и другой. Сказал:

— Шли бы вы всё же домой. День-то сегодня для гулянья не подходящий.

— Почему, господин городовой?

— Крамольники всё мутят… — и, не желая много говорить, он настойчиво повторил. — Шли бы вы домой.

— И то правда, лучше дома допразднуем.

Собрались быстро и разошлись в разные стороны…

В годы после революции маевки на Островах привлекали сотни тысяч людей. И даже сегодня, во время войны, тысячи ленинградцев придут на Острова. Только не развлекаться, не отдыхать, а вскопать свои огороды. Земля уже ждет. Скоро чешуйки грядок избороздят здесь всю свободную поверхность.

А какая теплая, влажная земля у меня в саду. С каким удовольствием я копаю ее. Легко и глубоко входит лопата. Костер горит. Всю грязь, мусор, собравшийся за зиму, убрала, сожгла.

Из вскопанной земли скворцы вытаскивают червей. Два скворца что-то крикнули по-своему. Убедившись, что я занята делом, глубоко засунули в землю длинные носы. Совсем близко от меня. Я боюсь пошевелиться. Солнышко греет черные спинки птиц. Вытащили по червяку. Взмахнули крыльями — уже на дереве, у скворечника. Юркнули туда, отдали птенцам корм и — снова на вскопанные гряды.

Поют… Как давно не слышала их чудесных песен!

Опершись на лопату, стою, слушаю. Прошлый год у нас был без птиц. Скворцы точно почувствовали, как рада я их песням. Перелетают с ветки на ветку и поют, поют. Глубокий мир в этом утре.

Пришел Вишневский. На темном кителе с правой стороны сияет медаль «За оборону Ленинграда».

— Вы уже получили?

— Да. Только что. На торжественном заседании в Смольном. Сегодня первый день вручения.

На светло-зеленой ленточке, скромная, она мне казалась необыкновенной. «За нашу Советскую Родину» — как много говорит ее надпись! Большая это честь быть достойным города Ленина.

— А медаль «За оборону Ленинграда» получают только военные?

— Нет. Ее дают и военным, и населению.

«Как хорошо быть награжденной за оборону Ленинграда…» — подумала я. Сошла в огород. Нагнулась. Бережно освобождаю молодые всходы от сорняков, камушков. Руки сами тянутся к земле. Хочется погладить ее…

Прочистила межу. Стала пропалывать фасоль. Всходы ее крупные, с широкими листьями. Сильно припекает солнце. Оно скоро уйдет. Мой маленький участок зажат между двумя домами. Тени много.

Вишневский с газетой в руках устроился на крыльце. Я стала окапывать ревень. Он вылез, пробился. Земля истоптанная, твердая. Это для него не помеха. Весело смотрит своими красными головками на солнце. Хорошо взошла морковь. Только сорняки лезут со всех сторон. Совсем заглушили. С ними мне бороться трудно. Где морковь, а где сорняки — разобрать не могу. Нагибаюсь до самой земли, напрягаю зрение. Напрасны все усилия — не вижу. Поднялась, больно глазам. Закрыла рукой. «Нельзя, нельзя жить без глаз!»

— Что с вами? — спросил Всеволод Витальевич.

— Невозможно работать с таким зрением. Сорняки привели меня в отчаяние. Который день не могу с ними справиться!

Вишневский опустил газету, поднялся.

— Беда не великая, — сказал он, подойдя ко мне: — Где тут сорняки? Сейчас мы их уничтожим.

Наши летчики сбрасывают бомбы на Штеттин, Кенигсберг, Берлин. Красная Армия идет вперед. Возмездие приближается.

Давно ли горели Бадаевские склады, гибло продовольствие, необходимое ленинградцам? С каким отчаянием смотрели мы на зарево пожара осенью 1941 года. Теперь за каждую нашу слезу враги будут с каждым днем платить всё больше и больше.

Затишье на фронтах длилось довольно долго. Привыкли к сообщениям о боях местного значения. Тишину разорвало немецкое наступление на линии Орел-Курск — Белгород.

И наконец радио принесло радостную весть. Наступление обернулось для них поражением. Наши войска прорвали фронт и стремительно отбросили врага.

Ночью проснулась от страшного удара. Поднялась, голова, как маятник, качается. Сжала ее руками, удержать не могу! Комната полна удушливого дыма. Новый удар, еще сильнее. Дом скрипит. Кажется, вот-вот обрушится. Снаряд упал возле маленького домика с флюгером. Петух покривился. Улица, как туманом, затянута едким дымом.

Села в угол, подальше от стекол. Жду нового удара. Но разрывы уже дальше.

Обстрел кончился. В открытые окна подуло ветерком, дым рассеялся. Голова болит. Нервы напряжены. Легла и почти сразу заснула. И вдруг снова удар — сильнее прежнего. Все началось сначала…