Вячеслав Кондратьев - Красные ворота

— Дольше любить будет. Подумаешь, какая разница. Нормальная.

— Ты всерьез, что ли, Женька?

— Я в старых девах, как Настя, оставаться не собираюсь.

— Не трожь Настю, балаболка, — повысил голос Петр. — Она настоящая женщина, таких уважать надо, не то что всякие там ее подружки.

— Одним уважением не проживешь. Она себя подать не умеет. К художнику ходит, так хоть бы губы-то подкрасила, хоть бы приоделась.

— К художнику она по делу ходит, а не для шуров муров.

— А откуда ты знаешь, для чего она ходит? Нравится он ей, по-моему… Он ничего, художник-то этот, только чокнутый какой-то.

— Так вот, Евгения, с Дубининым брось игрушки играть. И писать брось. А я напишу ему, чтоб не забивал дурной девке голову разными глупостями.

— А он приедет скоро, Дубинин-то твой. Вот тогда и скажешь, только ни к чему уже это будет, — уверенно заявила она и отвернулась от брата.

В комнату вошла Настя, нагруженная сумками с продуктами. Остановилась, поглядела на них и поняла сразу, о чем шел разговор, но промолчала, положила сумки, раздеваться стала. Тут Петр и рассказал ей, с кем сестрица переписку ведет, какие планы строит, что этот сукин сын, бабник даже в доме фронтового друга, который жизнь ему спас, блуд разводит, сопливую девчонку с панталыку сбивает, ему-то все шуточки, а эта дуреха всерьез приняла, что набьет он при встрече Ивану морду — тем дело и кончится.

Женька выслушала это с невозмутимой усмешечкой, будто не о ней речь, а на охи и ахи, которые Настя развела, слушая брата, кинула небрежно:

— Вы думаете, я дурочка, которую обмануть каждый может? Нет. С любовью у меня не получилось, вот и решила…

— С какой такой любовью? — прервала ее Настя.

— С настоящей, какая у людей бывает. С ней вот не вышло, а Дубинин ваш приедет как миленький и в загс поведет. Поняли? Так что нечего морали разводить, а поздравить меня нужно с законным, как говорится, браком, — она победоносно глядела на изумленных Петра и Настю.

— Когда это только вы успели? — развела руками Настя.

— Выдумывает она все. Так Ванька и разбежится к тебе, нужна ты ему. Да и знаю я его. Сколько раз его обработать хотели, не прошло, — небрежно сказал Петр.

— Еще как разбежится, — усмехнулась Женька. — Беременная я. Вот что.

— Врешь! — поднялся Петр и подошел к ней. — Врешь! Скажи, что врешь! — И сжал он набухшие кулаки.

— Чего ты въелся? — вскрикнула Женька, но отступила от брата.

— Когда же умудрились? — вырвалось у Насти.

— Набью мерзавцу морду! Набью! Петр покраснел, ходили желваки на скулах; он отошел от Женьки и стал мерить комнату широкими тяжелыми шагами, потом остановился перед ней и сказал с болью: — Ну зачем ты, глупая? С взрослым мужиком связалась. Неужто нравится он тебе? Честь-то девичью зачем забыла?

— Я, Петр, — начала она серьезно, — так, как вы, жить не хочу. И не буду. Подумаешь, нравится — не нравится. Замуж мне надо. Обеспеченной хочу быть. Вон люди-то уже на собственных машинах ездят, а отец наш, да и вы тоже коммунизма все ждете, а когда-то он будет. Я сегодня жить хорошо хочу, а не в каком-то будущем, до которого то ли доживешь, то ли нет, а если и дождешься, то старухой будешь.

— Значит, только из-за того, что Иван генералом сможет стать, ты и пойдешь за него? — с горечью спросил Петр.

— Если «да» скажу, презирать будешь? — с вызовом ответила Женька.

— В кого ты такая уродилась? — покачал головой он и отошел от нее.

— А не обманет он тебя? — с беспокойством спросила Настя.

— Пусть попробует, — нахмурила лобик Женька.

— Обмана я не допущу. Я его, сукиного сына, прижму. Но не в этом дело, Настя, в другом же… Прохлопали девку. Откуда мысли такие взялись?

— Сейчас я жить хочу! Понимаете — сейчас . Молодая пока. Неужто непонятно? Откуда, откуда? От жизни нашей нищенской, отсюда и пошли мысли. Поняли?

— Жалко мне тебя, Женя, — сокрушенно произнесла Настя.

— Ты себя жалей! Проходит жизнь-то, а чего видела? Высохла вся, а чего ждешь, не знаю. Любови какой-то? Нет ее, любви-то. Смешно, право. Взрослые люди, а… — махнула рукой Женька.

В этот же день написал Петр письмо Дубинину и с нетерпением стал ждать ответа, но раньше чем через дней двадцать, а то и месяц ждать нечего. Отцу пока ничего говорить не стали, чего волновать старика, знали же, примет он это еще хуже, чем они. Последняя Женька — его любовь. Раньше Петр был любимчиком, первенец, а сейчас на Женьку все перешло. Загорюет старик, и так недужный, на работу еле ползает, но на пенсию-то не уйдешь, это значит на иждивении у дочерей и Петра жить, а у девок какая зарплата, да и у Петра, если в запас отправят на инвалидность, тоже ведь не тысячи пенсия-то будет. Нет, работать надо. Это и старик понимал, и все домашние. Должно же облегчение быть, пенсии эти по старости когда назначали? По тем деньгам и ценам были вроде подходящие, но с тех пор сколько воды утекло, и деньги не те, и цены. Теперь на сто пятьдесят не прожить…