Николай Родичев - Не отверну лица

Однако все эти новые «А что, если?..» уже не пугали.

И темень загустела предлунная, колодезная; и зарница над лесом играла, будто дядька Максим Васятке подмигивал; и танкист храпел; и патрульные, удаляясь к паровозу, перешучивались над ним; и Васятка в один прыжок очутился под платформой, а потом по сцепным крючьям к танку добрался; и кремень с ватным жгутом из дырявого кармана не вывалился...

Взмокрел только Васятка весь от пазухи до плеч — пробку неплотно в бутылке заткнул. Вылил мальчик в приоткрытую пасть стального чудовища остатки бензина. Все вылил без остатка, без жалости. «Ну и достанется мне от мамани!..» Потом фитилек принялся раздувать в ладошках, чтобы вслед за бензином в танк его спровадить.

Вот тут-то и полыхнула взмокревшая на нем рубашка. Да так занялась огнем, что забыл Васятка, зачем сюда и пришел, сомлел он от страха. И уже когда сам он превратился в фитилек и в факел, пламя от горящей рубахи лизнуло окутанный взрывчатыми парами танк.

Обезумевший от внезапного пробуждения гитлеровец, будто пушинку, откинул крышку люка. Первое, что он увидел, — и это парализовало его на мгновение, — клубок огня, удаляющийся от эшелона по откосу. «Мама! — кричал клубок тот. — Мама!..»

Был он похож на шаровую молнию, скатившуюся с безмятежного неба в ночи.

Танкист порывисто перевалился за борт, но тут же почувствовал, что летит вместе с оторвавшейся башней вслед за клубком огня, похожим на молнию...

Васятке показалось, что ему не удастся потушить пожар на себе, что он будет гореть всегда и может поджечь свою хату.

Васятка побежал мимо переезда, огородами. Его больно кусало и жалило. По нему стреляли трассирующими пулями от вокзала. Надо было упасть в бурьян, покататься в пыли, но каждый раз, когда он припадал к земле, сзади раздавался сатанинский грохот. Эшелон плескался огнем, швырялся целыми ящиками. Через голову мальчика, кувыркаясь, летели гигантские патроны. Упав на землю, они крутились, как поленья, потом разлетались в разные стороны — куда гильза, куда неразорвавшийся снаряд... С огненным хвостом из двух горящих вагонов, и, наверное, уже без машиниста, паровоз устремился в лес...

Пылали ближние к железнодорожным путям избы...

Конные дозорные партизан, выехавшие узнать причину преждевременной гибели обреченного на уничтожение состава, подобрали на проселочной дороге у леса сильно обгоревшего мальчика. В бреду он еле шевелил запекшимися губами. Дозорные разобрали слова: «Дядя Максим, я убил одного фашиста...»

Когда Сергей вышел из вагона и первый раз вдохнул настоящего степного воздуха, ощущение было такое, что его грубо обманули. По рассказам случайных собеседников, шахтерский край рисовался ему в виде гигантских угольных куч, между которыми с диким воем носятся раскаленные ветры...

На самом деле все оказалось иначе. Погода стояла солнечная, безветренная. От полустанка открывалось широкое, слегка бугрящееся поле. Где-то у горизонта поле было густо опушено темной грядой кустарников, а уже за этой грядой виднелся некрутой, посеревший от зноя пригорок, застроенный белостенными зданиями. И только за поселком непривычно для глаза захожего человека возвышались две пирамидообразные горы, подернутые легкой синевой.

— Скажите, как добраться к Ново-Троицку? — спросил Сергей у железнодорожника, стоявшего на перроне с вытянутым в правой руке желтым флажком. Проводив строгим взглядом последний вагон отошедшего поезда, железнодорожник улыбнулся:

— На одиннадцатом номере!

Он прищелкнул каблуками и раздвинул свои ноги так, что они стали у него похожи на цифру «11».

— Ни бензина, ни мотора и не дорого, да скоро...

Сергей тоже улыбкой поблагодарил его за такое художественное разъяснение и по-войсковому откозырял.

Легкий чемодан оказался не в тяжесть. Поглядывая по сторонам, наслаждаясь птичьим гомоном, Сергей бодро двинулся к поселку.

Чуть заметные от полустанка заросли вблизи оказались вовсе не кустами, а дебелыми тополями. Издали виднелись только вершины деревьев, потому что они росли по крутому береговому скату обмелевшей речушки.

На неширокой тенистой пойме Сергей разглядел десятка два коров. Но пастухов собралось, пожалуй, побольше, чем скота. Это было крикливое сборище пестро одетых детей. Мальчишки играли в футбол. Мяч уже не раз побывал в воде, отяжелел и подскакивал с глухим утробным стуком. Дети несмело били по нему испачканными в болотной жиже ногами.