Павел Кодочигов - Так и было

— Презент! — сказал немец, вкладывая конфету в негнущуюся руку Гришки. — Я шутиль — надо смешить друзья. Ком.

Гришка выскочил на улицу. Вслед ему раздались новые взрывы хохота. А его радость, вспыхнувшая было при одном виде полученной бумажки, померкла, — может, показавшийся ему таким добрым немец и с ней какой-нибудь трюк устроил? Домой вернулся смущенным и растерянным. Мать ждала на улице:

— Принес?

— Да.

— Давай сюда!

— Я его немцам отдал!

— Что брешешь, окаянный? Они завтра хотели приехать.

— Я тем, что у дяди Матвея живут, отдал.

— О господи! И в кого ты такой бестолковый уродился? За пистолетом какие немцы приезжали? Ивановские. Им надо отдавать, им, а не нашим. Беги и попроси пистолет обратно.

— Да не кричи ты, мама. Не надо мне никуда бегать. Они бумажку дали.

Мать рассердилась еще больше:

— С нас пистолет требуют, а не бумажку. Где она?

Он подал расписку. Мать вгляделась в нее и заголосила:

— Ну, дурак! Ну, дурак! Ты хоть знаешь, что тут написано?

— Откуда?

— Поди, написали, что тебя нужно вздернуть на первой лесине, а ты уши развесил.

Что тут возразить? Мог и так написать немец, мог и хуже. И спасет ли его самая хорошая бумажка, если он хранил оружие столько времени? Но семью-то может она. спасти.

— Расстреляют, так меня...

— Утешил. И на том спасибо!

— Они мне конфетку дали. Вот! — разжал вспотевший кулак. — Похвалили меня!

Столь неожиданный подарок озадачил мать. Повертела она конфетку и сплюнула в сердцах:

— А черт поймет этих немцев, прости меня, господи! Смотри у меня! Если обманываешь, не знаю, что с тобой сделаю!

Много ночей в ожидании неминуемой смерти провела семья после прихода немцев. Эта, летняя и короткая, показалась самой длинной и безнадежной. Сестренки, намаявшись за день, как-то уснули, а они с матерью даже не ложились.

Мать молчала. Заговорила только под утро, и так, как говорят перед длительной разлукой или прощаясь навсегда:

— Никакого горя я с тобой не знала. В школу уезжал, так боялась, чтоб не избаловался там без семьи. Устоял. И учился хорошо, и за поведение твое краснеть не пришлось. Сейчас-то почему все не то делаешь? На что тебе этот чертов пистолет сдался? На что-о? Как мне перед отцом за тебя отчитываться? Ой, да ладно, не о том хотела сказать, совсем не о том, а вот слов нужных не найду, — замолчала, поправила на — голове сбившийся платок, подошла к окошку. — Солнце уже высоко поднялось. Скоро приедут. Посидим еще немного и на улицу выйдем.

Мать думала согласно с ним: семью могут и не тронуть, а его расстреляют.

— Мама, разбуди девчонок, пусть уйдут, чтобы не видеть...

— Нет, Гриша, беду надо вместе встречать, а там уж как бог рассудит.

Они приехали. Немецкий офицер и Собачник направились к ним. Сжимая в руке бумажку, мать побежала навстречу, стала объяснять, что сын сдал пистолет, вот документ об этом. Офицер прочитал бумажку, передернул плечами. Истолковав этот жест по-своему, Собачник с готовностью снял винтовку, скомандовал матери:

— Отойди, не заслоняй свое большевистское отродье.

Скомандовал так непривычно тихо, что Гришка не поверил своим ушам. Обычно этот маленький, вертлявый человек говорил возбужденно, а когда кричал, то переходил на визг. Пока догадался, что Собачник сдерживает себя в присутствии офицера, мать выхватила из кармана конфету:

— Вот же, вот, — протянула ее офицеру, — мальчику, — Гришка не помнил, чтобы она когда-нибудь называла его так, — дали за то, что сдал пистолет. Вот! — выдохнула еще раз, не зная, что говорить дальше.

— Мальчику! — чуть не подпрыгнул Собачник. — Я ему сейчас еще одну «конфетку» подарю! — Он передернул затвор и стал поднимать винтовку.

«Вот и все!» — ухнуло в груди Гришки, но офицер остановил Собачника жестом руки, взглянул на девчонок, долго-долго, как показалось Гришке, разглядывал его и поманил к себе.

Обостренным опасностью женским чутьем мать уловила происшедшую перемену и подтолкнула сына:

— Иди, Гриша, иди. Не бойся.

Сама встала так, чтобы загородить его от полицая. А Гриша шел, ничего не видя перед собой, и едва не ткнулся в живот офицера. Тот отступил на шаг и, размеренно выговаривая что-то, хлестнул его плетью раз, другой, третий, еще что-то сказал и пошел к машине. Собачник покрутил головой и последовал за ним. Не заезжая к Матвею Ивановичу, машина покатила в Ивановское.

Гришка перевел дух и поднял глаза на мать. Она с прижатыми к груди руками беззвучно опускалась на землю. Он подхватил ее, удержал на ногах и крикнул Насте, чтобы тащила воды.