Павел Кодочигов - Здравствуй, Марта!

Второго мая партизаны обнаружили близ своей базы подозрительного человека. Человек этот клялся и божился, что приехал в лес за дровами, у него большая семья, дети... Задержать бы его, проверить, но его отпустили. Отпустили вражеского лазутчика, выследившего местонахождение отряда.

На другой день Рая Маркова и Нина Леонтьева должны были уйти в лес — дальше оставаться на легальном положении им было уже опасно. А утром войска СС и полицаи окружили лагерь партизан. Они сумели незамеченными близко подойти к лагерю: часовой плохо слышал, — но застать партизан врасплох, как было задумано, не удалось. Вспыхнул бой. В нем пали начальник разведки лейтенант Крюков, сын Розалии Висминене Висманас Валюс, ранены ее дочь Адольфина, Михаил Сагайдок, Валов, однако отряд вырвался из окружения.

Взбешенный неудачей начальник полиции Мажейкяйского уезда Фабиянавичюс Иозас отдал приказ арестовать всех выявленных партизанских связных.

Первой взяли Нину Леонтьеву.

— Куда ушли партизаны?

— Не знаю.

— С кем из них вы поддерживали связь?

— Ни с кем.

— Вот как? Жаль, что мы не имели возможности побеседовать с вами вчера в их лагере.

— Я вас не понимаю...

— Не думаю, — злорадно усмехаясь, гестаповец медленно полез в карман и так же медленно достал из него письмо. — Это ваше? Кому вы его писали? Можете не отвечать — я вам сам скажу. Григорию Крюкову. Договаривались о встрече, хотели уйти к партизанам. С Крюковым вы еще «увидитесь», а сейчас придется пойти с нами.

Арестовали Раю Маркову.

Взяли Модеста Лического и его мать, Пунзиса, всю семью Поздняковых — старшая их дочь Мария и сын Александр скрывались в лесу. Бросили в тюрьму многих других патриотов.

Прошли аресты и в Мажейкяе. Всего на несколько минут зашли к своей знакомой Анне Хитровой, жившей в прислугах у полицая, новгородские парни Сергей Мельников и Василий Кожевников, чтобы послушать приемник, узнать о положении дел на фронте. Заметили, как на хозяйскую половину следом за ними прошмыгнул какой-то человек. Подозрительно показалось это ребятам. И точно: едва вышли из дома — навстречу два полицая и тот человек.

— Вы арестованы!

Взяли Веру Синякову и ее мать Ольгу Федоровну. Семидесятипятилетнего Алексея Новикова. За Мартой пришли утром, когда собиралась на работу. В окно увидела и поняла, что идут за ней. Успела спрятать под половик, у самых дверей, бумаги, шепнула матери:

— Придут наши — отдашь.

Арестовали литовского комсомольца, ближайшего помощника Марты, Петраускаса Винцаса. Свои люди предупредили мальчишку, но поздно. Успел лишь выбросить за окно спрятанный в спинке кресла пистолет. Нашли и его — дом был окружен со всех сторон.

Марту бросили в ту же камеру, в которой сидели Нина Леонтьева и Рая Маркова. Оглядела она девчат и не удержалась:

— Ой, девочки, да что же они с вами тут делают?

— Все, — с вызовом отвечала Рая, — и бьют, и иголки под ногти загоняют, а мы постановили: вернешься с допроса живой — спой или спляши, иначе ты не человек, а тряпка. Принимаешь условие?

— Принимаю! — тряхнула головой Марта. — Сама петь люблю.

— Тогда подружимся...

* * *

Жаркий июльский день подходил к концу. На Мажейкяй опустились сумерки. Заключенным принесли вечернюю похлебку, и тут неожиданно взорвалась Вера Синякова. Отодвинула от себя миску, вскочила и заметалась по камере, тонкая, высокая, угловатая.

— Не хочу! Осточертело здесь все.

— Чудная! — оторвалась от еды Марта. — В тюрьме нужно есть все, что дают. Чтобы сил было больше — они еще нам пригодятся. — Посмотрела на упавшую на нары подругу. — В самом деле не хочешь? Тогда я съем — не пропадать же добру.

Управившись с ужином, забрались на нары. Долго молчали, каждая в своем уголке, потом Рая вдруг завела разговор о своем Теремце — вспомнила, как ходила вечерами на берег слушать последние звуки засыпающей земли, как бросалась в воду, плавала, преодолевая упругое течение реки:

— А по мне, девчата, так нет лучше деревни, чем наш Те-ремец — лес рядом, а грибов и ягод сколько! И Волхов под рукой. Хочешь — купайся, хочешь — рыбу лови или просто сиди на берегу и смотри на пароходы. А вечером — такая тишина... Крикнешь — на всю землю разнесется. Запоешь про себя — на том берегу слыхать...

— А чем наше Окатово хуже? — встрепенулась Нина. — Леса у нас еще получше ваших...

— И река тоже? — невинно спросила Рая.

— Что река? — не поняла подковырки Нина.

— Широка и глубока — курица вброд перейдет вашу Веронду.