Юрий Левин - Схватка

Подскочил Усольцев и лопатой рубанул скалившегося немца по голове. Ухватил второго, телом придавившего Ашота, за сапог, но фриц дернул ногой и с размаху ударил ею Емельяна в лицо. В глазах потемнело...

И взрыв... Черными комьями вздыбилась земля... У самого танка...

Емельян лежал навзничь...

Санитарный поезд катил на восток. А солдаты Сталинграда — однополчане Усольцева — устремились на запад.

Емельян, лежа на вагонной полке, даже и представить себе не мог, что происходило в этот час на правом волжском берегу. Такого огня, такого грохота и гула еще не видел и не слышал сражающийся город. Вся ствольная артиллерия, реактивные «катюши», бомбовая авиация, обрушившись на врага, дали сигнал к контрнаступлению. И войска фронта пошли вперед.

Усольцев же удалялся от войны. Поезд, миновав Сызрань, шел на Куйбышев.

Емельян силился вспомнить, — уж в который раз! — что же стряслось с ним, что произошло у того колодца. Он закрывал глаза и открывал их. Недвижимо смотрел в потолок, будто пытался там увидеть себя, Ашота и ту схватку.

Где он, Ашот, где? Быть может, как и он, в этом же вагоне, а возможно, невредим остался... Емельян ничего этого не знал. Не знал и того, как очутился в белоснежном госпитальном царстве. Кто-то ж доставил его в медицинский рай! Но кто? Может, Захар?

Угадал, да, Нечаев первым бросился к месту взрыва и нашел на противоположной стороне танка Емельяна, засыпанного землей. Каким-то чудом и Катюша подползла. Она увидела Галстяна. Он лежал на броне — взрывная волна, видно, кинула его туда — с пробитой головой. А у колодца валялись ноги, обутые в немецкие сапоги...

Усольцев открыл глаза ровно через сутки. Невнятно шевельнул губами, и снова опустились веки. На БМП прибыл майор Марголин. Он с ходу спросил:

— Живой?

— Живой, — ответил фельдшер и показал окровавленный осколок. — Из груди вытащили. Наполовину лишь вошел.

— Контужен сильно, — добавила санинструктор Чижова. — Говорить не может...

— На левый берег нужно переправлять, в госпиталь, — распорядился майор.

— Пусть придет в себя, — сказал фельдшер. — Все будет сделано.

Марголин наклонился над Емельяном и тихо-тихо стал ему что-то рассказывать.

— Не слышит, — объяснила Катюша.

— А вдруг услышит меня... Емельян Степанович, Олеся прислала письмо... Про тебя спрашивает... Не забыл Олесю?

Емельян шевельнул губами, открыл глаза и тихо произнес:

— О-ле-ся.

— Да-да, Олеся письмо прислала. Привет тебе шлет.

Емельян ничего больше не сказал. Снова закрылись веки.

Катюша влажной ваткой смочила Емельяну губы. Он их лизнул и еле произнес:

— Ашота с-с-па-сайте.

Марголин хотел что-то сказать, но, близко увидев бледное недвижимое лицо Емельяна, ни слова не произнес.

— Пусть в покое полежит, — сказал фельдшер. Майор спросил про Ашота, которого велел спасать Усольцев.

Ответил Нечаев, не уходивший из блиндажа БМП.

Доложил замполиту про все, что случилось, как разорвалась мина и угодила прямо в то место, где схватились взводный и помкомвзвода с двумя немцами. Жив остался только Усольцев, которого Катюша и он, Нечаев, с большим трудом из-под носа у фрицев вытащили.

— А Галстяна похоронили на взводном кладбище, — сказал Нечаев и оттого, что ком подступил к горлу, умолк.

Подал голос Емельян:

— Ашот... Ползи... За горло... У, фриц...

Катюша прикоснулась губами ко лбу.

— Горит.

— Сейчас вызову полкового врача, — сказал майор и вышел из блиндажа.

Поздно вечером, когда Усольцев успокоился и жар спал, врач принял решение переправить раненого через Волгу. К берегу вышел Нечаев и, на счастье, наткнулся на лодочника, который собирался отплывать.

— Стой, браток. На левый берег плывешь?

— А что? — спросил боец, по виду пожилой.

— Раненого захвати.

— Можно, — сипло ответил лодочник. — Где он?

— Сейчас. Недалече.

— Поспешай.

Усольцева принесли на носилках. У лодки стояли двое: лодочник, с которым договорился Нечаев, и еще капитан с полевой сумкой.

— Вы тоже на левый берег? — спросил врач капитана.

— Нет, здесь остаюсь.

Нечаев повернулся лицом к капитану: очень знакомый голос.

— Чья лодка? — поинтересовался врач.

— Корреспондентская, — ответил капитан. — На ней переправляем на левый берег написанное нами, корреспондентами, здесь за сутки. Редакция ведь там.

Нечаев, укладывая Емельяна в лодке, приподнял голову.

— Никак политрук Степурин?

— Точно, я... Постой, постой, — капитан вплотную приблизился к Захару. — Узнаю. Нечаев, да?