Юрий Левин - Схватка

Емельян гнал от себя эти мысли, но они, как рыбки-прилипалы, о которых он еще в малолетстве читал, присасывались и точили его. Почему-то в голову лезло только дурное. То он видел вдруг Гнидюка-полицая, то пучеглазый особист наседал на него, то этот — разберемся! А что разбираться-то? Вон он, весь на виду — шагает, как все, на войну, не от нее удаляется, а в самую ее пасть, в тот пожар, что уже небо лижет.

На привале, после пятнадцатикилометрового марш-броска, когда к Усольцеву подсел комиссар Марголин, обрадовался Емельян старому знакомому.

— Гудят ноги? — участливо спросил комиссар.

— Есть малость.

— С непривычки. Засиделись мы в вагонах.

— Далеко еще шагать? — спросил Усольцев.

— Столько же.

— Терпимо.

Комиссар вдруг спросил:

— Переживаешь?

Усольцев сразу и не понял, оттого и смолчал.

— Я все знаю. Успокойся и не думай. Никто тебя не тронет.

Только сейчас дошло до Емельяна: особист доложил.

— Обидно, товарищ старший политрук.

— Понимаю. У него ведь служба такая.

— Обижать людей?

— Нет, сомневаться... Думаешь, у меня все было гладко. Нет, браток, тоже страху нагоняли и чушь городили. Однако ж нашелся справедливый человек, и, между прочим, из особого отдела, который в момент снял все подозрения, и, как видишь, жив-здоров. Так что не вешай носа! Партизаны не сдаются!

Легче стало Усольцеву, словно от тяжелого груза избавился. Слова комиссара взбодрили, наполнили грудь кислородом, который, казалось, совсем было иссяк.

Команда, прокатившаяся вдоль балки, поставила батальон на ноги и вновь вывела на дорогу.

Бойцы шли молча, только изредка над колонной проносились командирские голоса: «Не отставать! Подтянуться!».

Сквозь клочковатые облака, плывшие с юга, несмело, как бы крадучись, пробивался свет — ночь потихоньку отступала. Над Сталинградом небо почернело, совсем пропал розовый полукруг. Еще сильнее ощущался запах гари.

Усольцев впервые увидел степь: вдоль дороги ни кустика, только сизый бурьян да какие-то колючки-замухрышки лениво шевелились на легком ветру. В нос лезла пыль, поднятая сапогами.

Сколько видел глаз — степь дымилась. Казалось, земля, задохнувшись от зноя и пыли, совсем омертвела. И только когда колонна достигла северо-восточной окраины Красной Слободы и втянулась в лесной массив, Усольцев уверовал, что и здесь жизнью пахнет: вон какие стволы вымахали.

Лес укрыл батальон. После ночного марш-броска пришел жданный отдых. Бойцы примостились поближе к деревьям, повалились прямо наземь и уже через считанные минуты спали так, что орудийное буханье, раздававшееся где-то по-соседству с лесом, никому не мешало.

Бойцы, вытянувшись в длинную шеренгу, осторожно шаркая в темноте по дощатому настилу, молча поднимались на палубу какого-то странного парохода, слегка качавшегося на волжской воде.

— Смелее! Смелее! — услышал Усольцев рядом чей-то тонкий голосок и чертыхнулся оттого, что споткнулся о какую-то железяку.

— Повыше ноги! Не шаркать! — не унимался все тот же голосок.

— Эй, командир-пискля, укажи-ка лучше на что присесть, — вырвалось из шеренги.

— На собственное мягкое место, — отпарировал голосок.

— Прекратить разговоры! — вмешался сиплый бас, и на палубе стало тихо. — Немец рядом, а вы «присесть»...

— Можно вопросик? — не стерпел Иванов.

— Слушаю вас, товарищ боец, — настороженно отозвался бас.

— Как величают эту посудину? На разных плавал, но такой крейсер впервые вижу.

— «Гаситель». А я его капитан.

— «Гаситель»? — переспросил Иванов.

— Так, пожарный пароход «Гаситель». Эта посудина, как вы, товарищ боец, выразились, побывала в таких переплетах, что не дай бог вам подобное пережить. «Гаситель» весь в ранах, в его теле и поныне торчат сотни осколков... Работы «Гасителю» хватает: тушим пожары на Волге, возим раненых с правого берега на левый, а сейчас вас доставим в Сталинград. Понятно?

— Вполне, — ответил Иванов. — Выходит, ваш «Гаситель» герой.

— И матросы у нас геройские. А ну-ка, юнга Гена, скажи, каким орденом тебя наградил командарм Чуйков?

— Так вы же знаете, — отозвался тонкий голосок.

— Бойцам скажи, пусть и они узнают.

— Ну «звездочкой».

— Не «звездочкой», а орденом Красной Звезды... За геройство...

— Интересно, что же юнга такое геройское сотворил? — спросил Усольцев.

— Ответь, Гена, бойцу, — пробасил капитан. — Видишь, им интересно.

— Ну пальнул по фрицеву самолету, — сказал Гена и замолк.