Юрий Левин - Схватка

— Он один расправился с немцами, — продолжал Михась. — Один.

— Это как? — снова взглянул на Усольцева командир.

— Так, — спокойно ответил Емельян, будто ничего особенного он и не совершал.

— А это его трофеи, — сказал Михась и положил на стол два немецких автомата и пистолет «парабеллум».

Командир и капитан Бердников, взяв в руки оружие, внимательно осмотрели его и, вынув из лежащей на столе пачки «Беломора» по папиросе, закурили. Землянка враз наполнилась дымком. На какое-то мгновение воцарилась тишина, и только сейчас Усольцев основательно разглядел лицо командира, вытянутое и худое, с глубоко запавшими глазами, похоже, от усталости. Мягкие черные волосы, зачесанные набок, и слегка тронутые сединой виски. Усольцев попытался определить возраст командира: под сорок будет...

— Ну, а сейчас мы вас просим, — нарушил тишину командир, — рассказать нам про то, как вы оказались в Поречье, что там видели и каким образом расправились с зондеркомандой. Вопрос ясен?

— Ясен, — ответил Емельян и поведал о своем пореченском походе.

И командир, и начальник штаба, и Михась с вниманием вслушивались в спокойную речь Емельяна. Старались не перебивать его, лишь иногда командир позволял себе задавать вопросы, уточняя кое-какие детали. Из ответов командир убеждался, что Усольцев говорит истинную правду. Когда рассказ был окончен, командир и капитан Бердников восторженно отозвались о действиях Усольцева, назвав его героем.

— А вообще, рисковый вы товарищ, — сказал командир.

— Не рискнешь — не победишь, — произнес капитан. — Верно, земляк?

— Ваша правда.

— Что ж, рады, что нашему полку прибыло. Куда же мы определим товарища Усольцева? — обратился командир к начальнику штаба.

— Ко мне в помощники, — недолго думая ответил капитан, — в штаб.

— Не-е, только не в штаб. Не по мне это. Я люблю конкретное дело... Чтоб результат сразу виден был. Знаете, моя гражданская профессия — печатник. Бывает, идешь по улице и видишь людей на скамейке с газетой в руках. Моя работа. Приятно... Или вот Гнидюк-полицай с дыркой в черепе... Тоже приятно...

Командиру понравился разговор Усольцева. Он спросил:

— Значит, на линию огня хотите?

— Только туда.

— Ну добре, тогда, как говорят, по рукам, — заключил командир и пожал Усольцеву руку. — Мы подумаем. А сейчас на отдых. Время позднее...

Отряд Петрени, как именовали формирование сами партизаны, был немногочисленным — всего семьдесят человек. Красноармеец Усольцев стал семьдесят первым. Начштаба, с которым он близко сошелся, так и сказал ему, что он открыл восьмой десяток. В отряде не было ни отделений, ни взводов, ни рот, он делился на три группы — разведывательную, диверсионную и истребительную. Может, так надо было, но Усольцеву такая структура не понравилась. Не воспринимал он гражданское слово «группа». Эту свою точку зрения он сразу же высказал капитану Бердникову, который сообщил Усольцеву, что он сначала будет находиться в разведывательной группе.

— А нельзя ли ее взводом именовать? — задал вопрос Усольцев.

— Взводом? Мы об этом думали. Укрепимся, скомплектуемся, пополнимся как следует и тогда перейдем на войсковую структуру.

А пока Усольцев оставался рядовым в разведгруппе и получил первое боевое, как определил сам Петреня, задание, суть которого состояла в следующем: надо выйти и установить контакт с действующим по соседству, в районе Залужья, отрядом «Мститель».

— Нам очень важен этот контакт, — наставлял командир Усольцева. — Действовать против оккупантов надо сообща, согласованно. Надеюсь, вы это понимаете?

— Вполне, — был ответ Усольцева.

Емельян отправился в дорогу с уже знакомым ему человеком — Ермолаем, тем самым возчиком, который доставил его в партизанский лагерь. Ермолай хорошо знал округу, за свою жизнь исходил все окрестные леса и села, мог с закрытыми глазами выйти на любой хутор. Такой напарник, свободно ориентирующийся на петлявых дорогах и тропах, устраивал Усольцева. Теперь он не опасался, что собьется с пути, заблудится. Командир сказал: «Ермолай хоть куда выведет...» Вот только хромота Ермолая не нравилась Емельяну, боялся, что далеко не наковыляет.

— Что с ногой-то? — спросил он напрямую Ермолая.

— Давнее дело... Воротами пришибло. Ну и покалечило... Да ты не беспокойся, она у меня што здорова...

— Вы уж извините, что спросил.

— Не стоит извиняться. Теперича я спытаю. Можно?

— Отчего же нельзя? Спрашивайте.