Яков Ершов - Витя Коробков - пионер, партизан

Витя обошел постового и повернул к набережной. На углу улицы Ленина его остановили:

— Хальт!

Витя вздрогнул, как от удара, и отошел в сторону. Прислонившись к забору, огляделся. По тротуару, выставив вперед автомат, прохаживался гитлеровец. Сейчас он двигался прямо на Витю. По мере того как фашист приближался, Витя отходил. Медленно, следя за тем, как гитлеровец меряет тротуар ровными заученными шагами, пятился назад. Потом ему показалось унизительным отступать перед врагом, и он остановился. Солдат скользнул по нему желтыми глазами и таким же размеренным шагом пошел обратно. Витя двинулся за ним. Пройдя положенное число шагов, немец повернулся и, заметив Витю, грозно вскинул автомат. — Цурюк! — заорал он.

Витя отскочил назад. «Вот гадина, — со слезами подумал он. — Ходит тут, как у себя дома». Он медленно побрел вдоль забора.

Улицы были пустынны. Люди появлялись украдкой и шли, прижимаясь к домам, стараясь остаться незамеченными. Гитлеровцы маршировали по мостовым с таким видом, словно, кроме них, никого не было на свете. Проносились мимо грузовые машины с солдатами, горланившими песни.

На заборах пестрели объявления. Около них останавливались редкие прохожие.

«Ходить по городу разрешается только с восьми часов утра до четырех часов вечера, — прочел Витя. — За нарушение расстрел… Каждый обязан явиться к месту своей постоянной работы. Не имеющие работы обязаны зарегистрироваться на бирже труда».

В объявлении предлагалось сдать автомобили, мотоциклы, оружие. За нарушение — расстрел. Внизу стояла подпись: «Германское командование».

«Распоряжаются, как хозяева», — со злостью прошептал Витя.

Через улицу Свердлова он вышел в Купальный переулок. Домик, в котором жил Шурик Воробьев, стоял на горке. Отсюда хорошо была видна набережная и значительная часть города. Страшная картина разрушения предстала перед Витей. Там, где совсем недавно высились прекрасные здания санаториев, теперь лежали развалины. Большой переходной мост черев линию железной дороги был взорван. У железнодорожного переезда стояли танки. Угловатые, черные, словно воронье, они облепили набережную. В городском саду железная решетка во многих местах была разворочена, скручена. Маленькие, не окрепшие еще деревца, которые так заботливо сажали пионеры, были потоптаны, поломаны, выдернуты с корнем.

Шурик был дома. Он встретил Витю в передней и тотчас же таинственно зашептал:

— Ты что долго не приходил? А я, знаешь, все время за ними слежу. У меня наблюдательный пункт устроен, во дворе. Пошли, посмотрим.

Шурик потащил Витю во двор. Там в каменном заборе он сделал небольшую амбразуру. Шурик лег животом на землю.

— Ложись, Витька, рядом, — позвал он.

Витя заглянул в амбразуру. Через нее были видны порт, море и часть набережной.

— Вчера, — шептал Шурик, — .корабль появился, наш, советский. Сделал два выстрела и ушел. Наверно, разведчик.

Витя похвалил Шурика за выдумку. Неплохо, что у него есть такое место для наблюдения.

— Я это еще позавчера придумал, — хвастался Шурик. — Ходил-ходил по двору. К тебе хотел пойти, да мамка не пустила. В городе, говорит, стреляют. И правда, стреляли — высунуться нельзя! Я сначала в щелку смотрел, а потом эту штуку построил.

Из кухни вышла мать Шурика — Анна Николаевна. Из-под накинутого на голову платка выбилась белая прядь волос. «Раньше ее не было», — отметил Витя. Отец Шурика с первых дней войны ушел на фронт. С тех пор от него не было писем. А теперь, пока гитлеровцы в городе, весточки и вовсе не жди… Вите захотелось утешить тетю Аню, сказать ей что-нибудь хорошее… Но он не нашел подходящих слов и промолчал.

— Не пора ли тебе домой, Витя, — предупредила Анна Николаевна. — Ведь теперь новые «порядки». Или ты у нас заночуешь?

— Нет, нет, — заторопился Витя. — Мама будет беспокоиться.

Домой он шел глухими переулками, стараясь не встречаться с ненавистными гитлеровцами. Но ему не удалось избежать этого.

Произошло это в центре города. Из подъезда большого двухэтажного дома гитлеровцы вывели пожилого человека в форме железнодорожника. Он был так избит, что едва держался на ногах; фашисты прикладами подгоняли его. Вслед за ними с плачем бежала девочка лет шести.

— Папа, папа! — кричала она, захлебываясь слезами. — Не бросай меня! Я боюсь одна!

Девочка прижалась к отцу, обхватила его ноги дрожащими ручонками. Рыжий долговязый солдат грубо выругался и оттащил ее в сторону. Но девочка снова догнала отца, вцепилась в его куртку. Долговязый обернулся. Коротко щелкнул выстрел. Отец дико крикнул, рванулся, но фашисты пинками втолкнули его в машину.