Йозеф Секера - Чешская рапсодия

— Шама! Ян Шама! — закричал генерал и, прежде чем Ян опомнился, схватил его за плечи и расцеловал в обе щеки. Шама глотал слезы и растерянно улыбался. Он понимал, что это смешно, но что он мог с собой поделать?

Войтех Бартак обратился к офицерам:

— Полковник Кашкаров сделал открытие, нашел одного из чешских кавалеристов второго Интернационального. Я любил Яна — бесстрашный был воин, и на лошади держался, как казак. Мы прожили вместе несколько лет…

— Три года, — вставил бывший чешский красноармеец.

— Как нам с ним быть, Войтех Францевич? — спросил полковник. — Давайте пригласим его на обед. Вам ведь хочется узнать, как он тут жил все эти годы, — полковник повернулся к Яну. — Доставьте нам это удовольствие, товарищ! Обед будет в ратуше, и ваши господа пригласили всю местную власть, чтобы лично приветствовать нашего командира дивизии.

— Но я не могу так, я… — в смятении пробормотал Шама. Он хлюпал носом, подбородок его дрожал, и, пожалуй, впервые в жизни он не знал, куда девать руки.

— Так и сделаем! — рассмеялся генерал и, отпустив полковника и других офицеров, усадил Шаму напротив себя и засыпал вопросами. По-чешски он говорил уже с русским акцентом, но это никому из них не мешало. Они курили, пили, и захмелевший Ян открывал Войте все, что наболело в душе.

На окраине города Бенешова у колесника Бедржиха Ганзы домик в саду, который Беда вместе с Натальей разбил на отцовском участке. Да и сам домик перешел к Беде от родителей, он только покрыл его новой черепицей да перестроил чулан, превратив его в парадную горницу. Наталья содержит ее в должном виде, спят в этой комнате только гости. А во время войны парадная комната превратилась в ночлежку для странных «родственников» Бедржиха, которые почему-то как раз в Бенешове, переполненном немцами, надеялись найти более надежное убежище, чем в других местах, например в лесных хуторах, но такова была жизнь.

В этой-то парадной комнате и сошлись за широким столом бывшие чешские красноармейцы. Они разглядывали друг друга со смешанным чувством. Изменились мы, ребята, изменились, — говорили их взгляды. Ноги, правда, нас еще носят, а скоро, пожалуй и слабеть начнут. Пятый десяток протягивает к нам высохшую руку…

Наталья Андреевна Ганзова так и сияет. Время выбелило ей волосы, но седые пряди, заплетенные в косу венком, все еще блестят. Вчера она, как в молодости, вымыла голову ромашкой… Но полное лицо и крепкая фигура Натальи до сих пор не увяли.

— Наша родоначальница, — смеется Аршин Ганза, представляя Наталью полковнику Кашкарову и майору Сидоренко.

— А это мой похититель, — не осталась она в долгу. — Весит вполовину меньше меня, а слушаться не хочет, упрямец эдакий!

Наталья накрыла богатый стол: тут была и икра, и блюда со всевозможной едой, о какой в годы оккупации никому в Чехии и не снилось. Накануне всю эту снедь привез ей молодой солдат по приказу генерал-лейтенанта Бартакова. И вот сидят они опять вместе — Войтех Бартак, Ян Шама, Бедржих Ганза, Матей Конядра и Курт Вайнерт. Между Шамой и Ганзой поместился толстый полковник Кашкаров, а между Конядрой и Вайнертом — молодой майор Сидоренко. Их привел Бартак, и их ничуть не смущает полузабытый русский язык старых красноармейцев. Зачем извиняться, в теперешней Красной Армии есть люди, говорящие по-русски еще хуже!

Наталья говорит по-украински, часто вставляя чешские слова, что никоим образом не затрудняет ее.

— Товарищи, милые мои, да можете ли вы себе представить, какой у меня нынче превеликий день? Скажете, глупая женщина Наташа, но сегодня такой праздник, такой… Ведь моя дорогая далекая родина ко мне пришла… — Ее бурная радость обернулась плачем. Наталья села на лавку, силясь перебить плач смехом, но не могла задержать слезы, пока они сами не иссякли.

Беда Ганза глядел на нее недовольно, а лицо его набрякло от волнения. Потом он махнул на жену рукой и весело вскричал:

— Товарищ Бартак, не смотри ты на нее, вообще-то она прекрасная женщина и верный друг. Сколько передумала она о максимовской Марфе! Но оставим это. Скажи-ка, Шама хвастал тебе, сколько мы тут о тебе говорили? Нет? Пень эдакий! Тогда сам рассказывай, что ты делал после того, как мы расстались?

Наталья подняла голову, слезы на ее горячих щеках быстро высохли.

Войтех пожал плечами. Вокруг глаз у него — мелкие морщинки, на висках в волосах — белые ниточки, и у губ тонко прорезались складки. Взглянув на Кашкарова и Сидоренко, он опять пожал плечами — ладно, пусть слушают еще раз…