Юрий Корольков - В ТЮРЬМЕ СУГАМО

«А я разве не виноват в этом преступлении?» – устало подумал Пит.

Несколько дней Пит жил на ранчо у родителей жены, куда приехал повидаться с семьей после войны. Джейн уже не работала в Манхеттенском проекте и тоже была здесь. Но Пит не испытывал радости, на душе была пустота... Вечером в день приезда он посадил на колени сына и спросил, кем он хочет быть. Пит-младший ответил: «Живым!..»

Мальчик наслышался по радио об атомной бомбе... Все пропиталось войной...

Ночью Джейн сказала:

– Пит, теперь ты вернулся совсем, и я должна тебе все рассказать... Помнишь, на Гавайях ты дал мне морфий, чтобы спасти от насилия японских солдат... Это все-таки произошло... и это сделал американец, военный... Я решила сказать тебе, Пит, все, чтобы не мучиться...

Питер взял плед и ушел спать в гостиную...

Утром в ранчо никого не было. Детей увезли на соседнюю ферму – праздновали чей-то день рождения. Джейн взяла машину и уехала за покупками в город. Пит остался один во всем доме. Его угнетало, душило одиночество... Летчик-испытатель не в силах был перенести свалившиеся на него испытания. Он прошел в комнату Джейн, порылся в ее вещах: альбом с семейными фотографиями, пачка его писем, сувениры, которые привозил ей Пит из разных стран. Но того, что он искал, – пакетика с морфием – не было...

Питер Флеминг включил радио и, тотчас же о нем забыв, пошел в кухню. Одиночество становилось невыносимым. Не выходил из головы поступок Клода, ночной разговор с Джейн... Питер плотно закрыл дверь в кухню, открыл газовую горелку и сел за стол, положив голову на руки...

Радио передавало новости с борта «Миссури» – японцы подписали акт о безоговорочной капитуляции.

Питер Флеминг этого уже не слышал...

Горели архивы, умирали люди – и все для того, чтобы сохранить тайны... Он старался идти прямо, военным шагом, каким ходил всю жизнь, но плечи опускались сами, будто под непосильным грузом, и соломенные гета едва отрывались от мостовой. Он шел старческой, шаркающей походкой и выглядел совсем дряхлым в своей черной церемониальной одежде, расшитой гербами заслуженных предков – на спине и на рукавах. Эта непривычная одежда и соломенные гета – для покойников (хорошо горят), неудобные в ходьбе для живых людей, сковывали его движения. В руках он нес самбо – ритуальный поднос и кинжал, завернутые в фуросика из легкой лиловой ткани. Человеку было страшно. Он шел умирать...

Когда-то Хондзио мечтал умереть за императора, потомка богов, – то было в юности, теперь он стар, и у него нет желания уходить из жизни. Но он должен умереть, потому что так решил клан, к которому он принадлежал.

Старый японец хотел быть незаметным, но ему казалось, что все смотрят на него. Поэтому он свернул в глухую улочку, пошел вдоль черневших пожарищ – когда-то они были домами. Скрипнули ржавые петли, и человек очутился в заброшенной части сада. Он вошел в сад через калитку, о существовании которой едва ли кто знал из новых хозяев, и, вероятно, поэтому его никто не задержал. Узкая тропинка в зарослях высокого кустарника вела к серому зданию, похожему на казарму. Прежде здесь была академия генерального штаба, теперь помещение заняли американцы, открыли институт по изучению проблем оккупации. Кому нужен такой институт? Человек в ритуальной одежде не понимал этого. Великая Япония, потомки богини Аматэрасу Омиками потерпели поражение в войне, страну оккупировали чужие солдаты. Что же им еще изучать?..

Человек вышел на открытое место. Вот знакомое дерево с хвоей, похожей на зеленые метелки риса. Хондзио знал его молодым. Криптомерия стала громадной, а тогда он легко доставал рукой ветви. Как быстро растут деревья!.. Под сенью криптомерии они давали друг другу клятву верности, клятву крови – он и Доихара. Итагаки тоже... Когда это было? Уж не в эру ли Мейдзи – лет сорок назад... Теперь Доихара первым сказал: тебе надо умереть, чтобы сохранить тайну. Потом Итагаки, Тодзио... Они тоже сказали: да, надо умереть – империя превыше всего, таков закон самураев. Нет высшей чести, чем умереть за императора... Только почему он? Почему не Итагаки, не Тодзио, не Доихара, почему, наконец, не Окава Сюмей, рехнувшийся деловой человек, – они тоже многое знают, чего не дано знать другим... Но теперь об этом поздно раздумывать. Он поступит так, как повелевает закон Бусидо... Но закон Бусидо предписывает холодное спокойствие перед смертью. Почему же оно не приходит?.. Старый японец остановился перед криптомерией, вспоминая прошлое.