Лен Джованитти - Кавалер ордена Почета

Я кивнул.

— Брось, Гласс. Не глупи. Хорошо, что ты мне рассказал.

— Мне нужно было с кем-то поговорить. Как ты можешь с этим мириться?

— Приходится мириться, парень, иначе сойдешь с ума. Я тебе говорил об этом.

— Но это неправильно. Неужели ты не понимаешь?

— Я понимаю систему, приятель. Не брыкайся, а то пропадешь.

— Система должна отвечать за то, что делается.

— Я уже сказал, Гласс, что тебе еще многому надо поучиться. Если пойдешь к лейтенанту с этой историей, тебя пристрелят или отправят в психичку, прежде чем узнаешь за что. Хочешь наделать глупостей — валяй. Но ты не видел, что сделал Томас, правда? Ведь ты не видел своими глазами? А если и видел, они не хотят этого знать. Ты бы просто навредил машине, а этого никто не хочет. Никто! Эта война — просто убийство. Все дело в том, чтобы побольше убить и иметь поменьше убитых, пока кто-нибудь не решит, что хватит. Мне осталось тридцать дней, а потом катись они все к чертовой матери.

— А что скажет Томас лейтенанту?

— Именно то, что хочет услышать лейтенант. Он справится с этим что надо.

— И Томасу ничего не будет?

— Чем тебе не нравится Томас? Он хороший парень. Делает свое дело. Он не убийца.

— Ты далеко ушел от меня, Блонди.

— Да, на триста тридцать три дня. Но ты научишься. Отслуживай свой срок, держи язык за зубами и отсчитывай дни. Это не жизнь, а долгий, мучительный кошмар. Когда проснешься, забудешь все, что было.

— Я никогда не забуду эти два дня.

— Лучше забудь, парень, а то погубишь себя.

После разговора с Блонди я стал другим человеком. Я смотрел на вещи еще не так, как он, но иначе, чем во время своего первого патрулирования. У Блонди был жесткий, практический взгляд, с которым я не мог мириться. Но насчет системы он был прав: либо приспособишься к ней, либо пропадешь. Со временем я приспособился, но по-своему.

Я теперь часто думаю о Блонди в своей камере. После нашего разговора я его больше не видел. Слышал, что его перевели в другую роту. Я спрашивал о нем, и кто-то сказал мне, что он отслужил свои триста шестьдесят пять дней и уехал домой. Я иногда спрашивал себя, читает ли он газеты и знает ли, что со мной случилось, и что он обо всем этом думает. Иногда я слабо надеюсь, что услышу о нем, хотя знаю, что глупо на это рассчитывать. Я уверен, что ему удалось забыть обо всем случившемся и что он живет где-то, все еще отслуживая свой срок и держа язык за зубами. Надеюсь, что это так. Он был хороший парень и я рад, что так и не рассказал ему, как Томас спас ему жизнь тогда в лощине. Он никогда не забыл бы об этом.

Когда я в тот вечер вернулся в свою палатку, мой сосед сидел, перелистывая иллюстрированный журнал с фотографиями женщин. Он прибыл в лагерь три дня назад — вместе со мной прямо из Соединенных Штатов. Я забыл его имя и не успел как следует его узнать. Он казался довольно славным парнем, с нетерпением ожидавшим первого боевого задания. Помню, когда я вошел в палатку, он отложил журнал и смотрел, как я раздеваюсь. Он терпеливо ждал, пока я заберусь в постель, прежде чем заговорить.

— Как там было? — наконец спросил он.

Я смотрел на его ясное, розовое лицо; он жадно изучал меня, а я думал обо всем, что случилось со мной с тех пор, как я оставил его спящим, когда сержант Стоун вызвал меня из палатки.

— Ты еще не выходил? — спросил я.

— Иду патрулировать завтра утром. Как там?

— Трудно.

— Да, я слышал. Нам говорили. Говорят, вас здорово обстреливали?

— Да.

— Но ты уцелел.

— Мне повезло. Но горюй. Делай то, что приказывают, и будет все в порядке.

— Вьетконговцы упорные, да?

— Да.

— Расскажи, что там было.

Что я мог ему рассказать? О мальчике на берегу реки? О сержанте Стоуне, которого взорвали и обезглавили? Об отрезанных ушах и пальцах рук и ног? О том, как мы попали в засаду? О Долле? О Томасе? О моем друге Блонди? Разве это ему поможет?

— Я страшно устал, — сказал я, — не спал двое суток.

— Извини, — сказал он.

— Послушай-ка, детка! — Я внутренне усмехнулся, назвав его так. Он был мой ровесник без двух дней патрулирования, но именно эти дни порождали огромную разницу между нами. — Ты куришь травку?

— Конечно.

— Это хорошо. Пользуйся ею в патруле. Это лучшее средство против чарли.

— А это разрешается?

— Да. В поле это как часть снаряжения. Она избавит тебя от страха.

— Спасибо.

— Не бойся. Все будет в порядке. — Я закрыл глаза и, несмотря на кружившиеся в голове мысли, быстро уснул.

Утром, когда я проснулся, его уже не было. Вечером патруль вернулся без него. Его убил снайпер единственным выстрелом в голову. Санитарный вертолет доставил его к гробу.