Франсиско де Кеведо - Кавалер ордена бережливцев

С тайным сожалением наглядясь, какое ныне пошло обирательство, почел я за благо остеречь небрежителей кошелька своего, дабы, читая сочинения мои, попридержали карманы и пеклись бы о том, чтобы удостоиться скорее звания хранителей, нежели подателей, и чтобы податливы были дамы, а не мы, и на таковой манер удостоились бы мы звания членов ордена бережливцев святого Никому-не-дадима, или Недадима, который и доныне почитается за Никодима по причине малого разумения в сей материи. И да будет отныне любому влюбленному имя Хуан-Береги-Карман, будь он именем хоть тот, хоть не тот, и да бережет его ангел-хранитель, ибо воистину именуются дни бережливости днями праздничными, кои должно соблюдать, и соблюдать так, чтобы не было праздно.

Встав поутру, да осенит сперва крестным знамением деньги свои, и да открестится от тех, кто их станет просить у него, и да возблагодарит господа нашего за пробуждение ото сна, говоря: «Воздаю - хоть я и кавалер ордена бережливцев - благодарение тебе, господи Иисусе Христе, ибо не попустил ты попрошаек и вымогателей потревожить сон мой, и обещаюсь твердо не грешить ни даром, ни ссудою, ни посулами, ни словом, делом или помышлением».

А после пусть скажет таковые слова:

Садясь обедать, пусть оглядит стол свой и, удостоверясь, что нет ни гостя незваного, ни блюдолиза, ни прихлебателя, прочитает молитву, говоря: «Благословен бог наш, посылая мне трапезу без сотрапезников!», справедливо полагая, что за столом незваный гость - хозяину нож острый и вилка в бок.

А ложась опочивать, да возмыслит перед сном о пустой мошне, каковую да подвесит у изголовья ложа своего, подобно черепу грешному, с надписью стихотворною, гласящей:

И, отходя ко сну, да произнесет: «Слава тебе, господи, что дал мне раздеться самому, не дав другому раздеть меня догола!» И пусть не спит слишком сладко, дабы потом не было горько.

Ведомо, что бороды выклянчивают не менее, нежели мантильи, а посему почел я за благо найти загодя противу того средство. О бережливец! Узнав, что ищут тебя или пришли повидаться, будь то любой, скажи ты ему, ради бога, на всякий случай, не успев поздороваться: «Ох, сударь! И какая же легкая жизнь пошла - ни гроша в кармане!» И немедля напотчуй его щедрыми советами, чтобы ему и рта не раскрыть было. А когда на тебя покусится некто нежданно-негаданно на улице, то должно тебе с тою же поспешностию сказать: «А я как раз надумал просить вашу милость об одолжении мне таковой же суммы, дабы выполнить долг чести». Это называется подкосить на корню. А когда при тебе, как то в обычае, станут расхваливать вещь дорогой цены или самоцвет, скажи, что отныне будешь почитать ее украшением чужой казны. Позволительно делать подарки на пасху, но отнюдь не к рождеству, в иные же праздники мы дозволяем захаживать на Большую к золотых дел мастерам в лавки, где истинный кавалер нашего ордена торгуется, да не берет, замахивается, да не бьет. Короче говоря, он должен перенять обычай у солнечных часов, которые показывают, да не бьют, отмеривают, да не дают. А уж если показывать да отмеривать, так только тень наводить, и не более того. И да мыслят помянутые кавалеры единственно об имении, а не о даче, да не чтут Платона, дабы не поплатиться, ни Данта, дабы не стать данниками, да угощают людей фигами и да не ведают иного присловия, кроме как «подальше положишь, поближе возьмешь». И пусть тщательнейше приглядывают за своими башмаками, а то они, чего доброго, каши запросят. Да памятуют, что у заемщиков очи сокольи, а у плательщиков вороньих нет. Да хранят они крепко кошельки, ключи и карманы! А просящему да не отверзнется, и да будет ему от ворот поворот! За свое грудью, а к чужому - спиной. И повторяй себе неустанно: «Долговую держи подолгу». Тяни поручительство обеими руками. И памятуй, сколько померло, греша беспамятством и нетребовательностью. Не позволяй себе размякать, ибо это влетит тебе в копеечку. Знай повторяй себе: «Стой на своем, ибо стоишь не меньше, нежели они». Пусть расщедряется рука короля дона Альфонса, а ты помни, сколько народу погибло по недостатку способности удержательной. Нарваться же на просьбу - сие все едино, что тебя саданули под гусачину: сразу язык отнимется. А паче всего, не клади им, беседуя, пальца в рот, ибо так или этак, а повадятся они, буде ты и не дал бы им ничего, ходить к тебе и угощаться, и тут уже такое пойдет, что не приведи господи!