Виталий Мелентьев - Разведка уходит в сумерки

— Каждый, кто знает немцев не по рассказам, а в жизни, может подумать точно так же.

— А ты знаешь?

— Да, — обидно коротко отрезал Хворостовин и настойчиво повторил: — Вызывать придется.

Ни страха, ни растерянности — ничего такого, что могло бы вызвать подозрение, в этом пареньке не было. Он совершенно спокоен и в чем-то очень красив. Дробот уже заинтересованно спросил:

— Как это — вызывать? Кого вызывать?

Валерка ответил с едва заметным сожалением в голосе:

— Вызывать немцев, чтобы взять «языка». У нас, кажется, такая задача. А вызывать… Если прикажете, сделать это могу я. Я знаю, как уже докладывал, немецкий язык. — И совсем некстати уточнил: — Не то чтобы в совершенстве, но не хуже немцев.

Перед взором Дробота прошли короткие встречи с Хворостовиным, все, что он знал о нем, и он понял, что паренек не шутит, он действительно сможет вызвать «языка» из землянки и страха при этом не почувствует. Поняв это, Дробот понял и другое — Валерка явно не похож на тех, кого он знал, и, веря ему, не мог примириться, что Хворостовин так подчеркнуто спокойно ведет себя, так независимо держится с командиром, да еще в такой обстановке. Но что бы личное ни таилось за этим, Валерка снова понравился сержанту, хотя он отметил все, что родилось в нем во время этого короткого разговора.

Вызывать противника, однако, не пришлось. Двигаясь по траншеям, разведчики заметили за ними противотанковую пушку и замершую возле нее фигуру часового. Они обошли выдвинутую на прямую наводку почти игрушечную пушку и с ходу навалились на дремлющего часового.

Стараясь скрутить пахнущего дешевым ромом батарейца, Дробот вдруг почувствовал, что не может справиться с ним. У немца были железные мускулы и великолепная хватка. И боролся он за себя с расчетливой, холодной остервенелостью, расшвыривая разведчиков, как котят. Как ни напрягался Дробот, немец все же вырвал правую, заведенную за спину руку и уже приготовился пустить ее в дело, когда перед его носом вырос Валерий Хворостовин и с истинно берлинским акцентом, со сдержанным бешенством зашипел:

— Смирно, болван! Разболтался! Своих не видишь! Рослый, широкоплечий, хорошо тренированный артиллерист, ничего не понимая, опустил занесенную для удара руку и вытянулся — сработал вдолбленный в него рефлекс безусловного подчинения команде. Настоящая белокурая бестия с гитлеровских плакатов стояла навытяжку перед тонким в талии, невысоким парнишкой и соображала, что случилось. Валерка не стал ждать, пока сработают мозговые центры фрица. Приподнимаясь на носки, он влепил немцу хлесткую пощечину и так же бешено прошипел:

— К эсэсманам захотел? — И, не задумываясь, пристроил вторую, уже не такую звучную, но все-таки хорошо пришедшуюся пощечину, уже с левой руки.

Батареец слабо охнул и качнулся. Это непроизвольное покачивание — не от удара — батареец выдержал бы и более мощный удар — вывело из оцепенения не менее, чем немец, опешивших разведчиков. Они снова навалились на немца, вбили ему кляп и скрутили руки. Батареец не сопротивлялся и, когда Дробот подтолкнул его, покорно пошел. Хворостовин подбежал к сержанту и, поблескивая в темноте пронзительными глазами, прошептал:

— Давайте я из пушки их блиндажик расстреляю.

Ни испуга, ни фанфаронства — пожалуй, только азарт.

Но тоже — Дробот чувствовал это — холодный, расчетливый. Однако проверять свою догадку у него не было времени. И снова, отметив в душе и эту черту хворостовинского характера, приказал:

— Отставить. Вперед!

Чтобы не путаться, взвод возвращался старой дорогой, по все еще пустым траншеям. Выпрыгивая из них, чтобы пройти к переправе, Дробот заметил, что вправо от него чернеет какая-то неясная масса. Она передвигалась, приближаясь к разведчикам. Явственно донеслась немецкая команда.

Думать о Хворостовине, о самом себе стало невозможным: главным был «язык». И Дробот прежде всего подумал о нем. Он приказал трем разведчикам вместе с «языком» бегом пробираться к переправе, а Хворостовину и Потемкину прикрыть их отход.

Втроем они залегли на колючем, еще белом, не тронутом разрывами снегу и выдвинули вперед оружие. Дробот оглянулся: разведчики и «язык» торопкой рысью, согнувшись, бежали к берегу.

Неясная масса приближалась, и разведчики изготовились к бою. Слева от Дробота ворочался нескладный Потемкин. Он то пристраивал автомат к плечу, то ерзал животом по снегу, приспосабливаясь поудобнее.

«Как на стрельбище устраивается», — недобро подумал Дробот.