Виталий Мелентьев - Разведка уходит в сумерки

Он помолчал, и Сашка, ощущая на себе его трудный, но теперь не такой уж пронзительный взгляд, постарался представить, что будет с неизвестными «нашими» в этом печальном случае. И не сумел. Ведь он никогда еще не наступал, никогда не бывал в настоящем бою. Не представляя, что может произойти, он все же понимал, что предполагаемое Дроботом будет очень печальным. Печальным для наших, и, значит, для него лично. Поэтому Сашка сдержанно кивнул и промолчал.

— Мы с тобой сейчас глаза, и уши, и нервы нашей армии. Мы сидим здесь, а там, — Дробот махнул рукой в сторону далекой и ничем не выдающей себя передовой, — там сейчас с нашим сообщением побежали к командующему. И он на своей карте отмечает, где эти самые «Миша» и «Женя», и думает, куда делся «Север». И пока он думает, а я с тобой разговариваю — кто-то уже передает наши слова в штаб фронта, а может, и в Ставку… Это только так кажется, что наша работа неважная. Забрались несколько человек в тыл врага и уж на что-то влияют. Мелко, дескать, они для этого плавают. И верно. Пока мы без дела — мы с тобой, брат, песчинки не то что в армии, а даже в дивизии. Но когда мы в деле, вот как сейчас, от нас, парень, как от генералов, зависит очень многое. Очень!

Он перехватил недоумевающий и словно бы подозрительный Сашкин взгляд, не сменил тона, не отвел глаз, а сурово продолжил:

— Думаешь, задаюсь? Считаешь, загордился? Нет, парень, нет. Просто знаю, что лежит сейчас на наших плечах. Понимаешь, не всегда лежит, а сейчас. Потому что на каждом солдате хоть раз в его солдатской жизни, но лежит такая ответственность. Ну а на нас, разведчиках, чаще, чем на других. Мы сейчас отвечаем не за себя. Наши с тобой жизни, Сашок, наши с тобой переживания ничего не значат. И сами мы себе не принадлежим. Потому задаемся мы или не задаемся — не самое главное. Главное, что от нас зависит сейчас дело. Понимаешь, дело! А за этим делом стоят жизни, ага. Понял?

Сашка посмотрел на сержанта, как на колдуна: ведь совсем недавно он уже ощутил все величие дела, которому он служит, и всю собственную ничтожность перед его огромностью. Теперь тот внутренний протест, которым встречал Сашка сознание собственной ничтожности, исчез. Дробот не только подтвердил его мысли, но и перевел их на новую, высшую ступень, заставил, не переоценивая себя, не гордясь собой, ощутить собственную значимость, от которой захватывало дух.

Да, все было так. Сам ты можешь ничего не значить. Но если дело, которому ты служишь, — огромно, то оно само поднимет тебя и приобщит к самому главному, что есть на белом свете…

Сашка, конечно, не мог даже мысленно произнести заветное слово «подвиг», обозначавшее это высшее, хотя оно жило в нем, обостряло его мысли и чувства. И ему казалось, что он не то что сможет, а постарается сделать свое маленькое, но в эти часы оказавшееся огромным дело как можно лучше. Он, конечно, понимал, что сержант опытней, смелее и гораздо мудрее его, Сашки, однако и сам он, Сашка, все понимая, как бы поднимался, вырастал в собственных глазах и был готов к большим делам.

Они открылись перед его взором сразу.

— Что же мы знаем? — шептал Дробот. — Знаем мало. Можем лишь догадываться, что где-то в этом районе находится немецкая дивизия. Для таких догадок у нас много фактов. Но ведь догадки не передашь. Значит, требуется залезть к немцам в пасть и самим посмотреть, пощупать, что там у них и как. Я, конечно, не генерал, да ты сам посмотри на карту, ага. Вот тебе село… Вот деревни. А кругом, видишь, леса. И заметь, все в куче, все под руками: и дорога главная недалеко, и другая дорога на соседний участок фронта тоже рядом. Значит, нужно рассмотреть это место как следует. Пойдем лесом до речки, потом речкой до огородов. А там сориентируемся… — Дробот помолчал и жестко добавил: — Все это очень опасно. Рискованно. Потому своим заместителем назначаю тебя. Понял? С сей минуты ты за нашу разведку в таком же ответе, как и я.

Сашка растерянно поморгал и слегка приоткрыл рот. На его лице проступило выражение не то удивления, не то испуга, но оно быстро пропало, осталась лишь оторопь. Дробот усмехнулся и деликатно отвернулся, давая Сашке возможность прочувствовать и всю прелесть доверия и всю тяжесть его, радость и сомнения, гордость и опасения. Он все знал, этот зеленоглазый, скуластый сержант.

Когда Сашка справился с собой, Дробот неожиданно предупредил:

— За Прокофьевым присматривай в оба глаза… Легкий он человек, по-моему. Себя только любит.

Оторопь еще не прошла, и потому Сиренко только кивнул и промолчал, уставясь в сумеречную глубину леса.