Лейтенант Андрианов промолчал, Петровский неопределенно покачал головой, и Сиренко не понял, как отнеслись к капитанскому приказу его непосредственные начальники. Но то, что они его не защитили, обидело Сиренко, и он, вздохнув, опять взглянул на Мокрякова.
Полное лицо капитана багровело, глаза светлели. Рывком передав почти пустой котелок Сиренко, Мокряков закричал на Дробота:
— Нечего смеяться, понимаешь! Болтать умеешь, учить всех насобачился, а своих подчиненных не воспитываешь! Распустил, понимаешь! Я вот посмотрю, как ты его приберешь к рукам! А то только защищаешь, понимаешь… — Вспышка проходила, и капитан говорил все спокойней.
Скуластое лицо Дробота было, как всегда, невозмутимо. Капитана, видимо, злила эта невозмутимость, и он сердито закончил:
— Как следует за него возьмись! — кивнул он на Сиренко, и Сашка понял, что он, оказывается, уже в первом отделении и что Дробот успел его защитить. Это было так необычно, что Сашка растерялся и, тяжело переваливаясь, топтался на пороге. Капитан крикнул ему: — Тащи квасу! — И, обращаясь к Дроботу, закончил: — Как следует воспитывай, понимаешь! А я спрошу. Распустились.
Сиренко хотел было уйти, но услышал голос Дробота. — Будет исполнено, товарищ капитан, — сказал сержант с той спокойной, деловитой почтительностью, с которой обращаются подчиненные к уважаемым начальникам. Потом голос его неуловимо изменился: в нем пробились нотки суровости и в то же время легкой насмешки: — Сиренко! Помойку не закрывать, помои выливать! — и, перехватив совершенно обалделый Сашкин взгляд, решительно закончил: — Все! Идите… за квасом!
И Сиренко ушел, так и не поняв, что же произошло в землянке.
Лейтенант Андрианов посмотрел на капитана, сержанта и спросил:
— Значит, план утверждаем?
Мокряков недовольно поджал губы, потом шумно вздохнул, погладил себя по животу, покрутил головой:
— Не нравится мне вся эта психология. Ох и не нравится! Доложи-ка еще раз, Дробот.
Сержант словно заранее был готов услышать приказ.
— Немцы поймали нас довольно хитро. Если мы сразу же сменим тактику, они поймут, что их разгадали, и усилят бдительность, ага… А если мы все оставим по-прежнему, они посчитают, что мы ничего не поняли…
— Плохого же вы мнения о нашем противнике, — усмехнулся Мокряков. — А ведь недавно совсем иное пели.
— А я и сейчас не очень высокого мнения, — невозмутимо ответил Дробот, — о немцах. Но об этом, — он сделал широкий жест рукой за спину, — думаю по-другому. Этот хитрый. Но… не умный, ага…
Мокряков почмокал полными, мягкими губами и пренебрежительно махнул пухлой рукой. Потом беспокойно покосился на дверь и решительно закончил:
— Ладно… Представьте легенду… план и все такое… Согласуем… Тогда, понимаешь… — И вдруг взорвался: — Опять твоего чертова повара нет! Вот воспитание!
Но Сиренко уже открыл дверь и молча передал капитану все тот же котелок. Мокряков оживился, долго и шумно пил квас, потом решительно поднялся:
— Действуйте пока, как решили. А там… там поглядим. Лошадь подана?
Сиренко, по знаку Андрианова, пошел за мокряковским ездовым. Командиры уточняли детали предстоящих действий и ждали, когда наконец уедет Мокряков.
Подали лошадь, и Мокряков, обстоятельно усаживаясь в крохотную тележку, подтыкая под себя сшитую из шинельного сукна полость, наставительно бурчал:
— Только поосторожней, понимаешь… Не выдумывать… чего не следует! А то с вас взятки гладки, а мне по загривку надают. — И, утомившись устраиваться, буркнул пожилому ездовому, боком примостившемуся на сиденье. — Пошел, что ли…
Утробно ёкая селезенкой, раскормленная лошадь с места взяла неторопкой рысью и скрылась за поворотом. Дробот взглянул на Сиренко, прищурился и шепнул:
— Силен капитан — четыре котелка квасу выпил, а до ветру так и не сбегал.
Сиренко с доверительной улыбкой посмотрел на своего нового командира. Сержант серьезно спросил:
— А может, в квасе не такая сила, как в пиве? Может, ты чего-нибудь не докладываешь?
По глаза его, узкие, колючие, светились так весело и задиристо, что Сиренко расхохотался.
— Пойдешь со мной в паре? И только вдвоем, ага?
Сиренко растерянно посмотрел на сержанта, прикидывая, как понять его совершенно непонятное, будто ни к селу ни к городу присловье «ага».
— Ладно, ты подумай — такое дело, и верно, сгоряча не решишь, а я пойду.
* * *
С этой минуты Сашка не видел Дробота больше суток. Он словно провалился — даже есть не приходил. И, на всякий случай подогревая ему еду в котелке, Сашка думал о его предложении и ничего не мог придумать.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу