Анатолий Казаков - Кровавое лето в Бендерах (записки походного атамана)

Да, любая война — это безумие. Только одни это безумие распалили, как пламя под кровавым котлом и бросают в эту «топку» все новые жертвы, другие же, часто жертвуя собой, изо всех сил хотят погасить этот адский огонь, засунув того «кочегара» в раздутые им же «угли»… И будь ты хоть трижды праведником и законопослушником, и хоть двигать тобой будут самые благородные душевные порывы и кристально чистые помыслы, но на войне все равно с головой окунешься в грязь безумия…, хочешь того или нет, но пройти через это, не взяв на душу величайшего греха, еще, видимо, никому не удавалось…

Вадим это понял уже давно, часто общаясь с друзьями, прошедшими Афганистан, И хоть, говорят, в душу не заглянешь, но часто за бравадой их рассказов или в пропасти вдруг потухшего взгляда было видно тако-о-е!..

Да с чего вообще начинается безумие? Ведь для того, чтобы поднять автомат и убить, надо внутри себя переступить через что-то важное, через тот барьер, который и отделяет человека от… От кого? Кто еще убивает себе подобных?

…Когда после некоторых усилий самый главный запрет отбрасывается, как чемодан без ручки, все меняется — прятавшаяся до поры — до времени, ранее гонимая и преследуемая, из глубин твоих освобождается некая темная сила. Или ты сам еще амнистируешь, прикрываясь и оправдываясь благородной целью?.. И если нельзя было убить, то стало нельзя не убить. В тебя стреляют, и ты стреляй. Тебя убивают, и ты убивай. Все, ты уже переступил через то, через что нельзя было переступать. Сознание уже перетекло в новое русло, где только кровь и грязь, а старое, где все эти уже ненужные «нельзя», испарилось и пересохло… До новых очистительных дождей? Но к каждому ли они приходят, и каждому ли они нужны?

Вадим с Владом даже при сильном желании не смогли бы точно вспомнить, сколько вечеров провели они в читальном зале городской библиотеки, просматривая подшивки центральных газет и общественно-политических журналов за последние два года, выискивая в них ответы на самим же себе заданные вопросы. Материала было весьма мало, со страниц его буквально высеивали. И с учетом его неоднородности, противоречивости, приходилось еще «отжимать» и «фильтровать».

Открывшаяся чуть ли не с хронологической точностью череда событий в Молдавии, позволила утвердиться им во мнении, что так, или почти что так же, и в Германии тридцатых годов национальная идея вкупе с требующим разрешения глубоким социальным нарывом в обществе, превратилась в национал-социалистическое чудовище. Национализм — первый шаг к фашизму, бесчеловечности! Даже лозунги были схожи! Там и тогда все делалось ради «Тысячелетнего Рейха», «Великой Германии» с замахом на «Священную Римскую Империю». Тут же, как черви сквозь гниль, тоже вылезли: «Священная Бессарабия», «Великая и Единая Румыния»… И как в Германии тех лет, так и в Молдавии девяностых годов зазвучали призывы к объединению нации, возврату «отторгнутых» земель, изгнанию «чужаков»… Только для Германии это были евреи, а для Молдовы — плюс еще и русские!

Так как же, призывая к уничтожению врагов «Великой и Единой…», народ дошел до этого безумия? А то, что происходило в Средней Азии и на Кавказе — можно ли провести параллель с Приднестровьем? Не только у Влада с Вадимом, но и у многих-и-многих это вызвало сомнение.

«У нас такого быть не может», — говорили бакинцы и карабахцы после массовых зверств в Сумгаите. «Мы до такого никогда не дойдём», — утверждали душанбинцы, узнав о Фергане. «Это же мусульмане…», — говорили о тех событиях в Тбилиси. «Только эти азиаты способны на такое», — были уверены до недавних времен на обоих берегах Днестра…

Трудно ответить, как люди до этого дошли. Причин можно приводить немало, вдаваясь в политику, историю, географию, психологию… Но ведь за этим стоят унесенные жизни!

Так кто же отлил ту первую пулю для этой войны? С чего началось-то?

Может быть, с тех полицейских и волонтеров-националистов, что в ноябре 1990 года, посланные премьер-министром М. Руком и министром внутренних дел К.Анточем в первый карательный поход на Гагаузию, чтобы проучить «обнаглевших пришельцев». Или с расстрела в Дубоссарах на Полтавском мосту безоружных приднестровцев?

Или, может быть, со второго их похода? Тогда в сентябре 1991 года вооруженные до зубов ОПОНовцы прорывались в Дубоссары, избивая и стреляя горожан?

А может с их третьего «пришествия» в декабре 1991 года, когда полицейские напали на пост ГАИ у выезда в Дубоссары и в упор расстреляли наряд милиции ПМР?