Валерий Горбань - И будем живы

— Я-то не против… — Денис с интересом посмотрел на Василия, а затем перевел взгляд на Руслана. Тот, пытаясь не показать вспыхнувшую радость от неожиданной отсрочки, с деланно безразличным видом пожал плечами:

— Ну, если так хочешь…

Но, честно добавил:

— Только вряд ли в Моздоке удастся долго побыть. В телеграмме сказано, что сначала нужно получить технику в Астрахани, а потом уже идти в Моздок своим ходом. Можете и проскочить его транзитом.

— Ну и ладно, на обратном пути загляну, — улыбнулся Василий, — по рукам?

В зал заглянул человек в такой же камуфляжной форме, как и у них, но с черными нашивками на рукавах и в черном же берете. Дэн узнал Игоря, которого недавно назначили командиром ОМОН. По уши погрузившись в новые заботы, тем не менее, Игорь старых товарищей не забывал. Вот и теперь, прослышав о том, что собрята первыми в области направляют своих бойцов в Чечню, заскочил, чтобы узнать, что и как.

Расспросив Дэна и Василия о предстоящем выезде, на прощание обнял обоих. Тихо, только для них двоих, сказал:

— Без трепа: мы тоже скоро едем. К 1 апреля должны быть там, шестьдесят человек. А вы как раз успеете домой вернуться. Так что, будете нас потом наставлять: почем в Чечне фунт лиха. Не знаю, вырвусь ли еще специально вас проводить, поэтому, заранее: главное, ребята, возвращайтесь живыми и здоровыми. Ну, ни пуха, ни пера!

— К черту!

Колонна сползала с холма вниз, к окраине города, рыча двигателями, лязгая гусеницами, поднимая за собой туманную взвесь из мельчайших брызг грязи и выхлопов солярки. Возглавляли и замыкали колонну танки. Из башни переднего, опершись спиной на откинутую крышку люка и ухватившись за рукоятки большого, закрепленного на броне пулемета, торчал человек в танковом шлеме и в больших овальных очках на лице.

Мадина остановилась на обочине, сначала инстинктивно прижавшись к какому-то столбу. Но потом пересилила себя и шагнула на видное место. Если будешь прятаться — могут выстрелить сразу, не разглядывая, кто там скрывается.

И вовремя. Впереди всей колонны, метрах в двухстах, ехал открытый, без тента, уазик. В нем, настороженно ощетинившись стволами, сидели трое, одетые в теплые непромокаемые куртки цвета снега с грязью и в черных лыжных шапочках. Лица их от ледяного встречного ветра закрывали такие же черные трикотажные маски, в прорезях которых сверкали белки внимательных напряженных глаз. Когда Мадина решила выйти к дороге, один из них уже вскинул автомат и стал разворачиваться, краем глаза заметив силуэт прячущегося за бетонным столбом человека.

Поравнявшись с женщиной, машина притормозила. В нижней прорези маски блеснули белые зубы, их обладатель игриво помахал рукой и крикнул:

— Эй красавица, зачем так опасно гуляешь?

Мадина опустила голову.

Не получив ответа, человек в машине, тем не менее, так же весело прокричал, перекрывая фырканье двигателя и грохот наползавшей колонны:

— Как тут у вас? Боевиков нет? Что молчишь? Не бойся, мы таких красивых не обижаем!

Мадина по-прежнему упорно не поднимала глаз. Во-первых, сказалась выработанная с детства привычка не пялить глаза на мужчин, особенно чужих. А во-вторых, неужели он думает, что ему здесь кто-то может радоваться, и кто-то будет с ним любезно разговаривать? После этих сумасшедших бомбежек и обстрелов? После того, как улицы города устелили сотни трупов?

— Нет у нас никаких боевиков. Здесь мирные все.

— Ой, смотри, красивая! — Уазик зарычал, и машина, вновь набирая дистанцию, отделявшую ее от колонны, пошла вперед.

Мадина продолжала стоять в нерешительности. Перебежать дорогу сейчас, или уже дождаться, пока пройдет вся техника, такая страшная, полная тяжелой угрозы?

Вообще-то, настоящей вражды к федералам она не испытывала. Помнила, как спокойно входили в город, прокатившись через центр в сторону железнодорожного вокзала, первые колонны. А потом началась бойня, и отчаявшиеся окровавленные люди в военной форме метались между каменными коробками, а их убивали, убивали, убивали… Может быть, это было и правильно, и справедливо. Мужчины в эти дни только и говорили о своих победах. Хвастались даже те, кто никакого участия в боях не принимал. Но, Мадина женским сердцем, сердцем матери не могла принять ту жестокость, которую проявляли победители. Особенно ей запомнился худенький рыжий мальчишка в солдатской форме, странно похожий на ее старшего — Алхазура. Наверное, ее сын будет так же выглядеть в восемнадцать лет. Ведь в армию берут с восемнадцати? Хотя, это в России. А как теперь будет у них, в Ичкерии?