Валерий Горбань: Мы придем на могилы братишек

С первыми разрывами, стоявшие на постах омоновцы и собровцы среагировали почти мгновенно, из всех стволов ударили по краю «зеленки». Небольшая группа, под прикрытием огня товарищей, кинулась к упавшим, выхватила их из под огня. Кого на спине, кого волоком — вбросили в коридоры комендатуры, тяжко дыша, попадали на пол, прислонившись к стенам.

Мимо них, грохоча тяжелыми ботинками, пронеслась группа резерва. В руках — автоматы, пулеметы, коробки с запасными лентами. За спинами — по две-три «Мухи». Разгрузки до отказа набиты боеприпасами для себя и для тех, кто только что по «зеленке» отстрелялся. Через запасной вход, прикрытый стеной мешков с землей, вынырнули на улицу. Сквозь черные султаны, сквозь струи трассеров рванули врассыпную, к постам. К братишкам.

И пошла бойня!

Раненых в спальное помещение перенесли. Двое — тяжелые. Их на кровати уложили. Трое, исполосованные поверхностными ранениями, кряхтя камуфляж стаскивают, шальными от шока глазами кровавые дорожки на собственном теле рассматривают. Еще двое стоят, покачиваясь, трясут головами, пытаются звон от контузии из ушей вытряхнуть. Айболит и все, свободные от боя, друзьям помогают: кровавое тряпье срезают, промедол колют, раны перевязывают.

В одной из комнат — телевизионщики.

Молодой коротко стриженый крепыш в туго натянутой на груди камуфляжной футболке, сидя на ящике из-под патронов и держа в руке микрофон, раза три подряд, под аккомпанемент автоматных очередей пытается начать репортаж:

— Наша съемочная группа находится в одной из комендатур города Грозный…

Грохот разрывов, сверху сыпется что-то, репортер вжимает голову, снова начинает:

— Наша съё…

— Ё… твою мать, — как бы заканчивает его фразу ворвавшийся боец, — засел, падла в кочегарке, из-за кирпичей не выковырнешь, «Муху» дайте!

— Лучше «Шмелем» зажарить! — отзывается другой, стоя на коленях недалеко от журналистов, и разрывая полиэтиленовую упаковку огнемета.

-«Шмеля»? Давай «Шмеля», возбужденно кричит боец. Пританцовывая от нетерпения, ждет, пока ему отдадут оливкового цвета трубу со смертоносной начинкой и, подхватив ее наконец, выскакивает на улицу, в грохот и трескотню.

— Наша съемочная группа находится в одной из комендатур города Грозного. Вот уже три дня, как действует подписанное командованием федеральных войск и Асланом Масхадовым соглашение о прекращении огня. Но вопреки законам жанра нам сегодня не придется сказать не слова. За нас говорят автоматы…

— Готово!

Облегченно вздохнув, журналист встает с патронного ящика, нервно закуривает и говорит оператору.

— Володя, поснимай еще раненых… Перемирие, блин!

С улицы лай собаки доносится: испуганный, подвывающий. Снова серия разрывов, и лай в скулеж отчаянный переходит.

Раненый в живот кинолог Вадим стонет:

— Ральфа, Ральфа заберите!

Один из бойцов на улицу выскакивает. Пригнувшись, бросается к стоящему недалеко от входа вольеру, в котором мечется немецкая овчарка. От зеленки его прикрывает невысокий кирпичный заборчик, не больше метра. И стоило мелькнуть над забором его полусогнутой фигуре, как прицельная очередь выбила фонтанчики крошки из кирпича, рикошетом хлестанула по макушке шлема, слегка оглушив бойца и усадив на землю. Совсем ползком он добирается к вольеру, стволом автомата сдвигает вертушку. Сообразив, что происходит, духи укладывают рядом пару гранат из подствольников. Одна взрывается метрах в пяти, вторая, ударившись в стену, накрывает человека и собаку брызгами штукатурки и мелкими осколками. А те, уходя от смерти, стремительно мчатся на четвереньках к спасительной двери: собака — повизгивая, а боец приговаривая, — Ох бля! Ох, бля! — и под запоздавшую автоматную очередь они вместе проскакивают в коридор.

Собака сразу бежит в комнату, где стоит кровать его хозяина. Увидев непонятную толчею, ошалев от запахов гари и крови, она вздыбливает шерсть и рычит, недоверчиво глядя на окружающих.

Кинолог шепчет:

— Свои, Ральф, свои! Иди ко мне, не бойся. Здесь все свои.

И бессильно свисающей рукой пытается погладить виновато поскуливающего пса.

Серега — собровец, вместе с командиром бамовцев к Шопену спешат. Лица встревоженные.

— Братишка, у нас сюрприз на букву «х».

— А не хватит на сегодня сюрпризов?

— Не, еще только начинаются…

— Да что такое?

— У него, — кивает собровец на подполковника, — полный «ЗИЛ» — наливняк бензина. Девяносто третьего.