Эдуард Пашнев - Военный дневник человека с деревянной саблей

Алешка нехотя начал собирать щепки. Мама подтолкнула меня, чтобы я ему помогал. Я устал после дороги, но не стал сопротивляться. Бабушка остановила меня, шепотом спросила:

– Что они там делают?

– Строят для нас около печки что-то.

– Что?

– Не знаю.

– О господи, дожили! – сказала бабушка.

Когда я вернулся за новой охапкой щепок, Светка уже сидела за столом и ела молоко с хлебом. Алешке надоело таскать мусор, и он тоже взгромоздился на табуретку рядом со Светкой и потребовал себе молока. Пришлось мне одному таскать. А бабушка все сидела на крыльце и вздыхала.

Старик и Колька возились долго. Лишних кроватей у них не нашлось, а доски были, вот они и строили для нас нары около печки. Мама помогала им, когда надо было что-нибудь подержать или подать гвозди. Потом старик сказал:

– Все, готово.

И они с Колькой, забрав топоры и оставшиеся доски, пошли на улицу курить Мы стали устраиваться. Нары мне очень понравились Они были в два яруса, и я сразу полез наверх. Мама подала мне туда чемоданы и узел. Очень удобно получилось: не надо ходить в другую комнату переодеваться – достал рубашку из чемодана и надел.

Одну вещь, дяди Аркадино драповое пальто, мама вечером отнесла нашим родственникам в другую комнату в подарок. Старик за это дал картошки, корчажку молока и большую занавеску, синюю с цветочками. Мы протянули веревку от печки до стены и повесили занавеску. Очень уютно получилось.

Мама и бабушка легли спать на первом этаже, а мы со Светкой устроились на втором. Потом мама сказала нам, чтоб мы спали, и задернула занавеску. Хозяева ходят по кухне, а гостей не видно. Бабушка и мама радовались, что очень незаметно мы устроились, никому не мешаем. Целых четыре человека, а как будто никого нет.

– Как сверчки за печкой попрятались, – сказала бабушка, – хоть начинай по-сверчиному свиристеть.

Сверчки тоже жили с нами на нарах. По вечерам, когда становилось темно, мы слушали их песни. Лежали за занавеской, смотрели в потолок и слушали.

– И когда ж все это кончится? – вздыхала бабушка.

Мама ей не отвечала, но я знал; она тоже думает про хороший день. А пока все дни были плохие, потому что шла война и в деревне появились новые эвакуированные. Они обменивали вещи на молоко и картошку, и глаза у них были печальные.

Среди эвакуированных только одна молодая и очень красивая женщина никогда не унывала. И все ее за это осуждали.

– Клавке хоть бы что, – говорили про нее, – опять патефон завела. – А у нее просто не было вещей для обмена. Она не взяла с собой ничего, кроме патефона, и, когда ей нечего было есть, заводила пластинки. Мама про это узнала и спросила у бабушки:

– Может, позовем ее обедать с нами?

– Как хочешь, – ответила бабушка.

– Эдик, сбегай позови тетю Клаву, – сказала мама.

Я позвал и объяснил, что у нас суп картофельный, она обрадовалась, даже поцеловала меня в щеку, а обедать не пошла.

– Спасибо большое, но я уже пообедала.

Только она неправду сказала, потому что, когда я побежал домой, позади меня раздалась патефонная музыка.

Недалеко от дома наших родственников стоит исхлестанный до черноты дождями сруб. И снаружи, и изнутри он почти до самых окошек зарос травой. Я свернул из бумаги галку, подбросил, а ветер подхватил ее и затащил прямо в окно сруба.

Трава после дождя мокрая. Я хотел зажмуриться и пробежать через нее, но меня сразу обдало с ног до головы брызгами, и я отскочил. Пришлось идти в атаку. Хорошо, что саблю захватил. Порубил всю лебеду под самый корень.

К срубу была приставлена такая же старая лестница. Я подобрал галку, попробовал ступеньки (не обломятся ли?) и полез вверх. Сидеть наверху страшновато, но зато здорово и все видно. Я сидел, сидел, Феню-дурочку увидел. Она шла босиком, шла и приплясывала. Юбка у нее сбоку задралась, и одна нога была заляпана в грязь по самую коленку. Я хотел ей, как деревенские мальчишки, крикнуть: «Феня, муж приехал, пианину привез», но увидел, какое у нее доверчивое лицо и какие заляпанные в грязь ноги, и мне расхотелось ее обманывать. Я крикнул:

– Феня! Смотри!

И бросил свою галку, свой бумажный самолет. Она не сразу его разглядела, постояла, потом радостно замахала руками и побежала по траве. Я думал, она его порвет или возьмет себе, а она принесла и протянула мне, чтобы я еще раз пустил.

И мы стали играть. Играли, играли, а потом я кинул самолет высоко-высоко, и вдруг, смотрю в ту же сторону, куда он полетел, – летят еще три. Из белого облака вынырнули такие же маленькие, может, даже еще меньше, чем мой, и летят. Только не игрушечные, а настоящие.