Борис Егоров: Песня о теплом ветре

Мы надели военную форму 1 сентября 1939 года. На петлицах кителей и гимнастерок — артиллерийская эмблема — два скрещенных орудийных ствола — и буквы «СШ»: спецшкола.

Мы — это те счастливцы, которые благополучно прошли через вступительный конкурс и «личные собеседования», которые ответили на множество вопросов разным комиссиям и не вызвали сомнений у придирчивых, дотошных врачей.

Теперь мы в списках, в строю!

Первая фраза, которую слышим здесь, звучит так:

— Запомните, наша школа не общеобразовательная, порядки — другие!

Ее произносит старший политрук Тепляков — тот самый командир со шпалой в петлице, который приходил к нам в «общеобразовательную» на комсомольское собрание. Слово «другие» он многозначительно подчеркивает.

А военный руководитель школы майор Кременецкий наставительно добавляет:

— Расстаньтесь с детством. Отныне вы живете по воинскому уставу. Понятно? На вас — военная форма.

…Каждое утро на этажах огромного здания тонко поет горн.

Батареи выстраиваются на поверку.

Командиры по нескольку раз придирчиво обходят строй, и в застывшей тишине коридоров слышатся их отрывистые замечания:

— Ботинки нечищены…

— Подворотничок меняли?

— Старшина, запишите: не гладит брюки… Научить. Поверка — начало учебного дня. После нее мы взводами расходимся по классам.

Что будет дальше — хорошо известно. Придет Ласточкина, преподавательница немецкого языка, — отдавая рапорт, мы называем ее геноссен ляйтерин — и скажет:

— Сегодня спрашиваю новые сто слов. Кто не назовет одного слова, «отлично» не получит, «аусгецайхнет» не состоится, кто забудет пять, заработает «плохо» и вечером придет пересдавать…

Пересдавать один немецкий — это еще не страшно. Но если к нему прибавится химия или математика?

Единственный человек, который никогда не назначает свидания на вечер, это преподаватель физкультуры, У него — свое:

— Явитесь ко мне в воскресенье, я из ваших мускулов железо сделаю!

Но воскресенье тоже не очень свободно: днем — стрельба в тире, потом — урок танцев.

А в понедельник на поверке командир батареи перед строем подведет итог недели. Несколько человек получат благодарность, несколько — предупреждение. К последним будут обращены примерно такие слова:

— Интересно, зачем вы пришли сюда? Родина тратит на вас огромные деньги, а вы бездельничаете. Сколько умных ребят, настоящих патриотов осталось за стенами нашей школы, а вы занимаете их место!..

Конечно, командир батареи сам понимает, что берет через край. Ему хорошо известно, что те, кого он отчитывает, не бездельники и не слабые. С тройками в спецшколу вообще не берут. Просто здесь труднее, намного труднее. Но командир не может быть либерален, у него свой принцип: «По головке вас пусть гладят дома, а моя задача — воспитывать».

Сегодня после немецкого — история. Историю у нас ведет Орешин. Орешин не только преподаватель, он — директор школы. Директор в спецшколе — штатский, он носит командирскую форму, но без знаков отличия.

В класс Орешин входит стремительно. Увидев у доски дежурного, торопливо говорит:

— Рапорт отставить. На чем остановились в прошлый раз?

— Убийство Марата.

— Ша! Пошли дальше.

У Орешина никогда нет планов урока или конспектов. Рассказывая, он высоко поднимает руку, словно произносит речь с трибуны. Голос его звучит то громко-громко, то переходит на шепот. Порою Орешин замолкает, ищет слова. Те слова, которые нас должны тронуть, взволновать.

Мы сидим не шелохнувшись, только перьями скрипим, записываем. И ничего сейчас на свете для нас не существует, кроме отважного Марата, неистового Робеспьера, пламенного Дантона, кроме тех безымянных парижан, которые штурмовали Бастилию.

В старой школе историю я не любил. Что в ней было интересного? Учительница простуженным голосом читала учебник и требовала «наотлет» знать все даты. Это в наших сердцах и умах отклика не находило. Прошлое человечества казалось нам тусклым, серым. Оно сплошь состояло из имен царей, лет их правления, названий войн и реформ. Так от Рамзеса и дальше, через все века.

И вот мы слушаем Орешина. Похоже, что он хочет увлечь нас своим предметом настолько, чтобы мы стали не артиллерийскими командирами, а историками.

Историков из нас не вышло, хотя заинтересовались мы этой наукой всерьез. Организовали исторический кружок и читали на нем доклады. Я написал целый трактат о Фердинанде Лассале, где яростно разоблачал матерого оппортуниста.