Ежи Анджеевский - Страстная неделя

— Так ты обождешь меня тут? — повторила она.

И уже в дверях с сердечной теплотой взглянула на него.

— Я очень рада, что ты пришел! — сказала она своим зычным голосом, тщетно стараясь придать ему интимное звучание.

— Ты даже не знаешь, какой сегодня важный для меня день…

Малецкий заколебался.

— Знаешь, кто у нас? — решился наконец он сказать. — Ирена Лильен.

— Ирена? — обрадовалась Пташицкая. — Что ты говоришь? Значит, она жива?

— Да.

— Я в последнее время очень часто вспоминала ее, — задумчиво промолвила Пташицкая. — И так совесть мучила… Но мне пора идти, — вспомнила она про свои дела. — Мы еще поговорим обо всем. Целую, пока!

Малецкий приготовился ждать несколько минут. Но прошло с четверть часа, а Фели все не было. Потеряв терпение, он стал прохаживаться взад-вперед по тесной, заставленной мебелью гостиной. Короткое, как уверяла Феля, дело обернулось, видимо, долгим, затянувшимся разговором. Он несколько раз задерживался у двери, прислушиваясь, не доносятся ли сверху голоса. Но стояла тишина. Дом будто вымер.

Вскоре ему наскучило натыкаться на мебель, и он остановился у окна. Окно выходило в садик и на Вислу. По асфальту бульвара как раз проезжала большая зеленая машина с неподвижно сидевшими немецкими жандармами в касках и с автоматами. На освещенном солнцем кусте сирени весело прыгала, щебеча, маленькая серая птичка. Минуту бульвар был пуст. Потом прошли, держась за руки, парень и девушка. Оба были светловолосые и одеты по-весеннему, он — в полотняных брюках и голубой рубашке, она — в легком желтом платье.

Малецкий оперся о подоконник и прищурясь глядел на открывшийся перед ним во всю ширь пейзаж Вислы и Варшавы. И тут приглушенные звуки двух коротких выстрелов — как два хлопка — донеслись до него сверху. Малецкий вздрогнул. Однако даже не шевельнулся, парализованный первым рефлексом внезапного страха. Затаив дыхание он прислушался. Ни единый звук не нарушал тишины. Царило такое спокойствие, что на миг ему показалось, будто он ослышался, или оба выстрела грянули где-то на бульваре. Несколько успокоенный, хотя сердце билось где-то в горле, Ян подошел к двери. Отворил ее и выглянул в холл.

И тут наверху хлопнули двери. Послышались торопливые мужские шаги. По меньшей мере двое сходили вниз по лестнице. Прежде чем Малецкий успел отступить в гостиную, те двое показались на площадке и тотчас заметили его. От неожиданности они приостановились и почти синхронно сделали одно и то же характерное движение: сунули руку за укрытым в плаще оружием.

Оба были молоды, оба в штатском, в плащах и высоких сапогах. В первую минуту Малецкий принял их за немецких агентов, и лишь когда они сошли в холл, в одном из них, высоком блондине со сверлящими, глубоко посаженными глазами, узнал посещавшего его фирму Залевского. И тотчас его присутствие здесь сопоставил с вчерашним рассказом Ирены о последних переживаниях Пташицкой. «Они убили ее!»— мелькнуло словно бы на поверхности его сознания. И пронизывающий холод сковал его тело.

Залевский тоже узнал Яна. Темный румянец разлился по его лицу, даже по лбу.

— Что вы тут делаете?

Малецкий обвел их взглядом. Только теперь он заметил, что другой, стоящий рядом, — хмурый, широкоплечий брюнет, держит в руке револьвер.

— Что вы сделали с Пташицкой? — глухо спросил он.

Брюнет посмотрел на Залевского.

— Ты его знаешь? — кивнул он головой на Малецкого.

Тот взглядом подтвердил.

— Кто он такой? Он тебя тоже знает?

Залевский, наклонившись к товарищу, шепнул ему на ухо несколько слов. Брюнет закусил губу и исподлобья взглянул на Малецкого.

— Погоди… — сделал движение Залевский.

Ян инстинктивно попятился к стене. Но в ту самую минуту, когда спина его коснулась стены, щелкнул короткий выстрел. Малецкий пошатнулся, схватился руками за грудь, привстал на цыпочки и с минуту стоял так, словно вытянувшись в танцевальном па. Потом вдруг скорчился и рухнул навзничь. Стоявший рядом Залевский едва успел отскочить в сторону.

Наступила такая тишина, что через открытые двери гостиной слышен был птичий щебет во дворе. Солнечные лучи доходили почти до порога холла. Дальше была тень, зато лестничная площадка в глубине была вся залита светом.

Шурша широким плащом, брюнет наклонился к лежащему и с минуту внимательно всматривался в него. Наконец махнул рукой, выпрямился и обернулся к товарищу. Тот, очень бледный, стоял, понурив голову.

— Ну? — Брюнет тронул его за плечо.