Ежи Анджеевский - Страстная неделя

— Я хотел с вами поговорить, пан инженер, об одном деле… — начал он. — Разумеется, абсолютно доверительно. Дело, пожалуй, несколько щекотливое…

Он запнулся и слегка покрасневшими глазами взглянул на Малецкого, ища сочувственной поддержки.

— Я слушаю вас, — не поддержав его любезный тон, сухо повторил Малецкий.

Замойский перевел дух. Ничего не попишешь, надо пересилить себя.

— У вас живет сейчас… если не ошибаюсь, одна особа… Простите, не знаю ее фамилии.

— Пани Грабовская, — спокойно объяснил Малецкий. — Она погостит у нас несколько дней. Речь, верно, идет о прописке?

— И да и нет, — ловко избежал ловушки Замойский. — Конечно, прописка само собой. В нынешние времена, вы же понимаете, не обо мне речь…

— Понимаю, — согласился Малецкий.

— Только…

— Только?

— Простите, — собрался с силами Замойский, — но у меня есть основания предполагать, более того, быть почти уверенным, да, почти уверенным, — подчеркнул он, — что происхождение пани Грабовской… Извините, — предупредил он ответ Малецкого, — настоящую ли фамилию носит эта женщина?

Пока он с напряжением выдавливал из себя этот вопрос, нос у него еще более удлинился, а покрасневшие глаза забегали так, словно каждый в отдельности хотел впиться в Малецкого. Тот ответил не сразу, ошеломленный не столько самим вопросом, — он ожидал его, сколько видом советника. В первую минуту он никак не мог взять в толк, почему выражение лица Замойского показалось ему таким непривычным. И вдруг у него даже горло перехватило от изумления: это было семитское лицо, лицо, которое в этот миг предали глаза, без всякого сомнения, еврейские. Он невольно скользнул взглядом по темным, торжественно глядевшим со стен портретам. И вдруг ему расхотелось вести с Замойским двойную игру.

— Пан советник, — дружески склонился Ян к нему, — допустим, что на ваш вопрос я дал бы отрицательный ответ. Допустим, что пани Грабовская именуется иначе. Ну и что я, по-вашему, должен сделать?

Замойский в панике отпрянул в глубь кресла.

— Я ни о чем не хочу знать!

Малецкий почувствовал себя более уверенно.

— Простите, но вы сами сказали, что наш разговор должен быть абсолютно доверительным. Тем самым вы склонили меня к откровенности. Не так ли? Только поэтому я счел себя вправе спросить вас, что, по-вашему, я должен сделать?

Замойский жалобно всматривался в говорящего. Во взгляде его явно читался укор, что его втягивают в такие темные, чуждые ему дела.

— Увольте меня, — пробормотал он наконец. — Откуда мне знать? Я ведь скорблю обо всем, что происходит… Но тут весь дом, вы понимаете… Столько людей, женщины, дети… Случись что-нибудь, обыск какой-нибудь или не дай бог донос… Вы понимаете?

— Да, — согласился Малецкий. — Ну и что?

Замойский, в третий раз жестоко припертый к стенке, не выдержал. Самообладание окончательно покинуло его. Охваченный тревогой, он вдруг совсем растерялся и, обхватив голову руками, запричитал:

— Господи Иисусе, за что все это? Чего вы хотите от меня? Ведь мне и так каждую ночь гестапо снится, уже нервов на все это не хватает! Господи Иисусе!

Малецкий переждал, пока он немного успокоится, и лишь тогда сочувственным, душевным тоном сказал:

— Я все это хорошо понимаю, поверьте мне, пан советник. Но здесь речь идет о жизни человека.

Замойский молчал. Ушел в себя, сжался.

— Знаю, знаю, — забормотал он наконец, кивнув головой. — Жизнь человеческую надо уважать…

Малецкий тотчас снова перешел в наступление.

— Впрочем, я могу вас уверить, что пани Грабовская пробудет у нас не более двух-трех дней. Вы же понимаете, в связи с состоянием моей жены это и в моих интересах. Речь идет буквально о нескольких днях. А теперь один неделикатный вопрос, прошу простить меня, но я хотел бы, чтобы уже не было никаких недомолвок. Каким образом вам стало известно, что у нас кто-то живет? Вы сами видели пани Грабовскую?

Замойский отрицательно покачал головой.

— Значит, вам сообщили? А кто, можно узнать? Кто-то из нашего дома?

Советник заколебался.

— Пётровская? — подсказал Малецкий.

Советник подтвердил молчанием.

— Значит, надо будет успокоить ее, — решил Малецкий. — Объяснить ей, что она ошиблась, что внешность пани Грабовской в самом деле вызывает подозрения, но что… и так далее…

Замойский казался вконец обессиленным. Он согласно кивал, не произнося ни слова. Порешили на том, что Малецкий сам поговорит с Пётровской и все как следует объяснит ей. Ян первый предложил это Замойскому, чтобы его выручить. Правда, минуту спустя он уже сожалел о своем поспешном шаге, но отступать было неловко. Впрочем, и так все обернулось лучше, чем он ожидал.