Ежи Анджеевский - Страстная неделя

— Конечно! А как ты думал?

— Вот именно! Это все осложняет. Если те же самые люди причастны к аресту Маковских…

— Вам обязательно нужны новые документы, — вмешалась в разговор Анна.

Ирена взглянула на старинное колечко, которое носила на руке.

— Только это еще могу продать, больше нечего. Но за него гроши дадут!

В комнате наступило тягостное молчание. Наконец Ян, чувствуя на себе взгляд жены, заставил себя произнести:

— Да нет, не таким путем! Но сейчас это будет нелегко устроить.

— Ты как-то говорил, — припомнила вдруг Анна, — что у вашей машинистки, кажется, большие связи. Марта ее зовут, да?

— Да, — буркнул Ян.

— Может, через нее?

— Она уже не работает у нас.

— Вот как? — удивилась Анна. — Почему? Ты так хвалил ее…

— Сама уволилась, — хмуро ответил он. — Другое место нашла.

— А твой брат? — спросила Ирена.

Ян взглянул на жену.

— В самом деле. Но куда он запропастился? Вообще, что с ним? Снова уехал?

— Да, кажется. — Анна слегка покраснела.

Ян, однако, не заметил этого.

— Жаль! — сказал он. — Хоть раз бы на что-то пригодился. Впрочем, связи у него тоже весьма сомнительные. Так или иначе — это отпадает. Кто же еще?

И вдруг вспомнил.

— А Феля Пташицкая? Ты теперь видишься с ней? — спросил он Ирену. — Как она? Я очень давно ее не видел.

— Я тоже.

— Может, она могла бы тут чем-то помочь. Раньше…

— Сомневаюсь, — прервала его Ирена.

— Ты думаешь? Даже тебе?

Она пожала плечами.

— Люди меняются.

— Феля? — удивился он. — Да что ты говоришь? В каком смысле она изменилась?

— О, в самом главном! — горько усмехнулась Ирена. — Крутится возле нее какой-то оэнеровец [6] Оэнеровец — член созданной в 1934 г. польской фашистской организации Национально-Радикальный Лагерь (Oboz Narodowo-Radykalny; ONR - OHP). . Она в него без памяти влюблена. Остальное сам додумай.

— Невероятно! Феля Пташицкая?

— Да, Феля…

— И что, она — антисемитка? Это немыслимо…

— И все же…

— Невероятно! Феля Пташицкая?

Ирена машинально перевернула несколько страниц Брейгелева альбома.

— Впрочем, я не видела ее почти полгода. Может, это у нее уже прошло.

— Вероятно. — Ян задумался. — Знаешь, я все же поеду к ней, попробую…

— Попробуй, — согласилась она равнодушно.

Под конец ужина, настроение за которым мало отличалось от вчерашнего, к Малецким позвонил Владек. Благоухающий, румяный, волос к волоску причесанный. Выйдя в прихожую, Малецкий сразу услышал запах хорошей лавандовой воды.

— Пан советник просит вас, пан инженер. — Владек поклонился. — Если у вас найдется минута времени, оказать ему любезность и зайти к нему.

— Хорошо, — ответил Малецкий. — Я приду минут через пятнадцать.

— Благодарю вас, — любезно улыбнулся Владек. — Пан советник будет ждать вас, пан инженер.

Малецкий вернулся в комнату задумчивый.

— Замойский хочет увидеться со мной, — объяснил он, садясь за стол. И тут же, размышляя вслух, прибавил:— Интересно, зачем я ему понадобился?

Сразу после ужина он позвонил в квартиру напротив. Экс-советник сидел у себя в кабинете. Не выпуская из рук книжку, которую он как раз читал, Замойский привстал за огромным своим столом.

— Прошу вас, пан инженер, — любезно указал он Малецкому кресло. — Простите, что затруднил вас, но я не совсем здоров…

На нем была темная домашняя куртка, на ногах — шлепанцы. Выглядел он и впрямь не очень хорошо. Усевшись напротив Малецкого, он отложил книжку на стоявший рядом столик.

— Вот перечитываю «Пана Тадеуша», — пояснил он. — Это так отвлекает от действительности…

Зная болтливость хозяина, Малецкий предпочел пресечь его разглагольствования.

— Я слушаю вас, — официально сказал он. — Чем могу служить?

Замойского встревожила такая бесцеремонность. Он предполагал сперва порассуждать о достоинствах поэмы Мицкевича, затем незаметно перейти к злободневным делам, и только в связи с ними, уже в доверительной и высоко интеллектуальной атмосфере затронуть основную щекотливую тему. Малецкий спутал все его карты, и в первую минуту Замойский почувствовал себя совершенно неспособным продолжить разговор.

Малецкий догадывался, о чем он хочет говорить, но отнюдь не желал облегчать ему задачу. Только шевельнулась в нем злость против Ирены. Он был уверен, что она, конечно, снова, презрев осторожность, выходила на балкон. Несколько минут оба молчали. Нос Замойского все больше вытягивался. Наконец советник собрал разбежавшиеся было мысли.