Ежи Анджеевский - Страстная неделя

С Бонифратерской сражение перенеслось теперь на Муранов и на Ставки; бои, судя по всему, были ожесточенные: даже в самом конце жолибожского виадука, куда доходили трамваи, все сотрясалось от непрекращавшейся канонады. Одной из повстанческих групп ранним утром удалось как будто выбраться за стены и завязать уличные бои даже у фортов Цитадели. Но сейчас в тех кварталах воцарилось спокойствие. Улочки, выходящие к стенам гетто, патрулировали усиленные наряды солдат.

Между тем раздуваемые ветром пожары обдавали зноем Бонифратерскую. Хотя день стоял солнечный, воздух вокруг сделался серо-голубым, стеклянистым. Люди в этом странном свечении походили на тени. Толпы спешивших из Жолибожа, из Марымонта и Белян молча выходили из трамваев и так же молча, торопливо пересаживались в кузова грузовиков, которые довозили их до центра. Один за другим грузовики отъезжали, громко тарахтя средь тишины.

В глубине опустевшей, замершей Бонифратерской воздух становился все темнее. Из нутра одного из отдаленных домов меж клубов черного дыма выползали красные верткие языки огня.

Была Страстная среда.

Малецкому предстояло сперва уладить дело фирмы, о котором он напрочь позабыл во вчерашней сумятице, потом весь день у него была масса работы, так что домой он направился уже незадолго до комендантского часа. Занятый своими делами, он не успел даже съездить в Мокотов к супругам Маковским.

В сумерках пожары выглядели еще грознее, чем утром. Горели новые дома — совсем близко к теперешней конечной трамвайной остановке.

Когда Малецкий сошел с повозки, горела как раз крыша углового дома на перекрестке Бонифратерской и Мурановской. Здание было пятиэтажное, и огонь клокотал и бушевал высоко над землей. Вокруг все почернело от густого дыма. Ветер сметал огненные искры на крыши соседних с гетто домов. У одного из них, наиболее угрожаемого, стояла пожарная команда. Маленькие черные фигурки людей шныряли по крыше средь дыма и огня.

В Муранове борьба продолжалась. Грохотали пулеметы и автоматы. Время от времени мощные взрывы сотрясали землю.

Из белянского района весь день видны были пожары. Выглядели они не столь грозно, как ночью, однако клубы дыма, вздымающиеся в ясном небе, постоянно напоминали о том, что творится в городе. Взрывы тоже были слышны.

Ирена, то ли притворяясь, то ли и вправду победив нервное напряжение, сравнительно с вчерашним днем держалась очень спокойно. К тому же у Малецкой было много хозяйственных дел, и она так сумела вовлечь Ирену в будничные хлопоты, что та, казалось, временами совсем забывала о своих тревогах.

Зато Анне в тот день спокойствие давалось с трудом. Хотя особых поводов тревожиться о муже не было, она нервничала уже оттого, что его весь день не будет дома.

Юлек вскочил очень рано, еще до шести. Оделся в этот раз на редкость тихо, дверями не хлопал и ушел бы, наверное, без завтрака, если бы Анна, которая как раз проснулась, не вышла и не задержала его в прихожей.

Весь дом еще спал. Вокруг было тихо, снаружи едва светлело.

— Погоди, — шепнула она. — Тебе поесть надо.

Он бурно запротестовал, это, мол, совсем не нужно. Однако на кухню все же пошел. Был он уже в плаще и шапке.

— Разденься, — предложила она. — Я сейчас кофе поставлю.

— Но у меня в самом деле нет времени, — объяснял он. — Это не имеет смысла, мне надо ехать!

Он говорил так убежденно, что она заколебалась.

— В самом деле? Но ведь это быстро… каких-нибудь десять — пятнадцать минут. Через четверть часа пойдешь!

Он подумал, что расстроит ее, если уйдет без завтрака, и согласился.

— Ну хорошо.

Анна просияла.

— Вот видишь!

Она зажгла газ и поставила воду для кофе. Потом накрыла скатертью стол у окна и стала вынимать из буфета хлеб, масло, творог. Юлек, все еще в плаще и в шапке, молча наблюдал за нею. Она заметила это.

— Почему не раздеваешься? Ну, сними же плащ!

— Снимаю! — Юлек словно очнулся от задумчивости.

Он подсел к столу, все так же глядя на Анну. Она стояла у плиты, ожидая, пока закипит вода.

— Знаешь, — сказал он наконец. — Семейный очаг это, однако, неплохо придумано.

Она обернулась к нему.

— Конечно! Ты только сейчас это заметил?

— Да, — искренне признался он. — Ведь мы с Янеком по сути воспитывались вне семьи.

Родителей, поселившихся в провинции в Люблинском воеводстве, они потеряли очень рано. Ян кончил к тому времени гимназию, а Юлеку едва исполнилось десять. С тех пор они жили вместе, снимая комнаты; немного помогал им только дядя, бухгалтер крупного сахарного завода в Поморье — изредка высылал небольшие деньги. С шестнадцати лет Юлек стал совсем самостоятельным и жил отдельно.