Ежи Анджеевский - Страстная неделя

Она неоднократно решала поговорить с Влодеком серьезно и принципиально, однако боялась его аргументов. Предвидела их. Чувствовала, что не смогла бы противостоять им, ибо они опирались на те истины, которые она сама внушала сыну с младенческих лет.

Обо всем этом она долго размышляла, прежде чем решилась сойти вниз к Малецкой, в надежде узнать подробности вчерашнего разговора Влодека с Юлеком. Младшего Малецкого она лично не знала. Только слышала о нем от Влодека. Он несколько раз упоминал в последнее время о Юлеке в связи с частыми молодежными сборищами, на которых, по словам Влодека, они занимались самообразованием. О Юлеке Малецком Влодек говорил вскользь и равнодушно, но пани Карская научилась многое угадывать в сыне и знала, что за скупыми фразами, за нарочито холодным и даже ироничным тоном он обычно скрывает страстное восхищение и самую горячую привязанность.

Получилось же, что она долго говорила с Анной вовсе не о том, о чем ей более всего хотелось говорить, да так и ушла, даже не затронув самую важную тему.

Из-за военной дороговизны и больших расходов в связи с ожидаемым прибавлением семейства Малецкие не намеревались в этом году праздновать Пасху. Однако

Анна решила сделать мужу сюрприз и тайно от него испечь незамысловатые мазурки. Ирене эта идея очень понравилась. Она тотчас стала припоминать разные рецепты мазурков, какие пеклись у них в Смуге. Увы, все они были слишком дорогостоящие или, из-за нынешних нехваток, недоступные. В конце концов, после долгих обсуждений, наиболее подходящим был признан рецепт уже военного происхождения, придуманный пани Карской. Ирена жалела, что из лильеновских шедевров ничего не получится, однако же очень увлеклась идеей мазурков и усердно помогала Анне.

Обед планировался на вечер, а к возвращению Яна Анна приготовила второй завтрак — так, в кухонных хлопотах, у них с Иреной ушло время до полудня. После завтрака Анне надо было выйти за разными покупками.

День был ясный и теплый, пронизанный солнцем. Только небо, над Белянами чистое, весеннее, затемнял над городом дым пожаров. Но борьба велась далеко, за позорными стенами гибли люди, которых многие считали чужаками, и ни их одинокая оборона, ни предрешенная их судьба не меняли течения жизни.

Спускаясь по ступенькам помещавшейся в подвале лавки Банасяка, Анна наткнулась на толстуху Пётровскую. С огромной сумкой, полной снеди, та как раз взбиралась вверх по лестнице.

— О, пани Малецкая, я вижу вы тоже за праздничными покупками! — И она остановилась, увидев Анну.

Анна ответила, что не устраивает в этом году никаких праздников. Та понимающе усмехнулась.

— Так только говорится! Но если в доме еще и гости…

— Да, брат мужа приехал на несколько дней, — объяснила Анна слишком торопливо.

По снисходительному взгляду Пётровской она сразу поняла, что допустила оплошность, что надо было сразу сказать об Ирене. И тут же попыталась исправить ее.

— Еще гостит у меня давняя моя приятельница, но я не уверена, останется ли она на праздники, скорее нет…

Пётровская покачала головой, как бы сочувствуя. И тут же переменила тему.

— А знаете, что я только что слышала… Такая трагедия! На Саской Кемпе нашли немцы еврея в одном доме. Прятался, как они обычно… И за одного такого, представляете, пятерых наших расстреляли. Ну, вы подумайте, какая трагедия!

Анна минуту молчала.

— Да, — наконец подтвердила она.

— Столько невинной крови! — Пётровская поднялась ступенькой выше. — Я считаю, что поляк, который прячет у себя еврея, это, прощу прощения, свинья! Да, да! — Она ударила себя в грудь. — Я, полька, так вот думаю! Это не по-христиански, чтобы из-за одного еврея гибли добрые католики, такого не должно быть!

Она стояла, потрясая сумкой, распаленная собственным возмущением.

— Такого не должно быть! — повторила она. — Каждому его собственная жизнь дорога… Не для того человек неволю терпит, чтобы из-за евреев пропасть ни за грош!

Анна решила не рассказывать Яну об этом разговоре. Хотела уберечь его от новых тревог. Она, правда, не допускала, что Пётровская способна на прямой донос, но все же домой возвращалась с тяжелым сердцем.

Перед домом играли дети: пухлощекий, очень похожий на мать Вацек Пётровский; прыгавший, как кенгуру, Стефчик — сын Осиповичей с третьего этажа, и смуглая, как цыганенок, Тереска Карская.

В отворенном настежь окне первого этажа грелся на солнце Пётровский. Насвистывая сквозь зубы, он сидел, развалясь на подоконнике, в распахнутой на темной груди рубахе, спиной и босыми ступнями опершись об оконную раму. Проходившую мимо Малецкую он искоса окинул ленивым взглядом.