Ежи Анджеевский: Пепел и алмаз

Вскоре он оказался на площади Красной Армии. В кафе Балабановича на веранде сидело всего несколько человек. Хелмицкий пересек площадь и свернул в боковую улицу. Здесь стояли солидные каменные дома. Он миновал один дом, другой, третий. Дальше тянулся обнесенный забором пустырь. За ним стояло одноэтажное деревянное строение. Заглянув в ворота, он увидел просторный двор с садиком сбоку и фабричными постройками в глубине.

Без труда разыскав в углу двора деревянную беленую будку уборной, он вошел внутрь, закрыл дверь на крючок, помочился, потом вынул из кармана револьвер и бросил его в зияющую дыру.

На улице он почувствовал нестерпимую жажду. В горле пересохло, губы потрескались. Он вернулся на площадь Красной Армии и в угловом баре прямо у стойки залпом выпил большую кружку пива. Потом кратчайшим путем зашагал в сторону рынка. Рыночная площадь была запружена толпой.

Пробравшись между ларьками, Хелмицкий спросил первого встречного:

— Что случилось?

Пожилой мужчина с бородкой, в соломенной шляпе в ответ только пожал плечами: не знаю. Все чего-то ждут, ну и он тоже. Но вопрос Хелмицкого услышал стоявший неподалеку парнишка с велосипедом и сказал:

— Важное сообщение будут передавать. Наверно, война кончилась.

Скорчив презрительную гримасу, мужчина в соломенной шляпе махнул рукой и ушел.

— Сейчас начнут, — сообщил Хелмицкому парнишка.

Толпа росла. Люди все подходили и подходили. Вдруг в репродукторах послышалось потрескивание.

— «Внимание! Внимание! — разнесся над толпой громкий голос диктора. — Говорит польское радио «Варшава», работают все радиостанции страны. Передаем важное сообщение. Сегодня, восьмого мая, на развалинах столицы Германии — Берлина представителями германского командования подписана безоговорочная капитуляция. От германского командования капитуляцию подписали Кейтель, Фридебург и Штрумпф. От Верховного командования Красной Армии капитуляцию подписал Маршал Советского Союза Жуков. От Верховного командования вооруженных сил союзников — маршал авиации Теддер. При подписании капитуляции в качестве наблюдателей присутствовали: начальник военно-воздушных сил США генерал Спаатс и главнокомандующий французской армией генерал Делатр де Тассиньи…»

Люди слушали в молчании, замерев на месте. Прохожие застывали там, где их застигли слова сообщения. Грузовики, проезжавшие мимо, останавливались. Какая-то машина отрывисто просигналила в тишине.

— «Завтра, — продолжал диктор, — в Европе наступит первый день мира. Польша вместе со всеми миролюбивыми народами будет торжественно отмечать разгром гитлеровской Германии, падение жесточайшей в мире тирании, победоносное завершение самой кровопролитной в истории человечества войны и наступление эры прочного мира, свободы и счастья. Для увековечения победы польского народа и его великих союзников над гитлеровскими захватчиками, увековечения победы демократии над гитлеризмом и фашизмом, победы свободы и справедливости над рабством и бесправием Совет Министров принял сегодня постановление: считать день девятого мая тысяча девятьсот сорок пятого года национальным праздником победы и свободы».

Диктор смолк, и в наступившей тишине зазвучал национальный гимн. Мужчины обнажили головы. Когда звуки гимна стихли, никто не двигался. Лишь через некоторое время люди медленно и по-прежнему молча стали расходиться.

В дверях гостиницы стоял толстяк портье.

— Ну, вот и кончилась война, — на ходу бросил ему Хелмицкий.

Портье громко шмыгнул носом, глаза за стеклами очков у него были красные.

— Эх, пан, кабы услышать это в неразрушенной Варшаве…

— Ишь чего захотел! — сказал Хелмицкий.

Он взял свой ключ и поднялся наверх. Первым делом зашел в уборную. Вынув из кармана фальшивое удостоверение на имя Чешковского, он разорвал его на мелкие клочки, бросил в унитаз и спустил воду. Но часть бумажек осталась в унитазе, и, подождав минуту, он снова дернул за цепочку. На этот раз вода смыла все без остатка.

Войдя к себе в номер, он запер дверь на ключ, снял пальто, шляпу и, повалившись прямо в костюме на кровать, мгновенно заснул.

Перед тем как выйти из дому, Косецкий заглянул на кухню.

— Розалия, ты не знаешь, где пани Алиция? — спросил он, стоя на пороге.

— Я здесь, — послышался голос жены.

Он вернулся в холл, за ним с озабоченным лицом вошла Косецкая. Она очень удивилась, увидев мужа в пальто и шляпе.