Павел Ермаков - Все. что могли

— Спасибо, товарищ майор. Я все поняла, — прошептала она.

В команду снайперов поступил приказ перебросить часть стрелков на новое направление — южнее города.

Надя опять выходила на «охоту» в паре с Гудошниковым, и оказались они на южном участке обороны в своем бывшем полку. Приехали туда ночью, утром увидели, что немцы его здорово потеснили, до Волги оставались считанные километры. Знакомых в полку почти не встретилось. Лишь на медпункте все еще хозяйничал военврач Зарецкий. У него на перевязи висела раненая рука.

— Я обрадовался, думал вы вернулись ко мне. Знать, не служить нам вместе, — невесело говорил он. Подтолкнув сползавшие очки, удрученно добавил: — У меня двух медсестер убило.

После Надя не раз вспоминала эту встречу, жалела Зарецкого, сомневалась, может, зря оставила полк, свой медпункт, привычное дело. Но как только выходила на позицию, занимала огневую точку и видела противника, забывала об этом. Правда, в какие-то минуты ее одолевала навязчивая мысль: вот прилетит пуля, убьет ее, окончательно оборвется не только память о любви к Андрею, счастливой жизни с ним, о семье, но исчезнет со света и сама семья. Ничто и никто не расскажет о ней, потому что все, что могло напомнить о их жизни, растоптано, выжжено, исковеркано войной.

После таких раздумий Надей овладевала ярость. Гудошников замечал эти перепады в ее настроении, не давал лезть «в самые зубы немцам». Порой ему тоже приходили подобные мысли, какими терзалась Надя. Он теперь знал о ней все, думал о том, что ей надо обязательно побывать в тех местах, где принял бой и, как она считала, погиб ее муж, и разузнать о нем. Жить в неведении нестерпимо больно. Еще тяжелее погибнуть, не узнав ничего.

Накануне на нейтральной полосе, на стыке двух наших батальонов, они высмотрели подбитый немецкий бронетранспортер. Машина накренилась набок, стояла ближе к немецким окопам. Наде из воронки, где они бесполезно просидели день, казалось, что с бронетранспортера им откроется немецкая оборона, в глубине которой с вечера до утра гудели моторы, это означало — куда-то передвигается техника.

— Ну, увидишь, вот он, немец, как на ладони. Один раз выстрелишь, и на этом все. Пиши пропало. Он тебя оттель штыком выковырнет, — слабо сопротивлялся Гудошников.

Такие препирательства происходили с первого дня их совместных снайперских поисков и бдений на позиции.

— Разведаем, что у него там, — настаивала Надя.

— Думаешь, полковые разведчики не лазили туда?

— Яков Петрович, вдруг один наш выстрел окажется посильней огня целой батареи?

— Мечтаешь генерала подстрелить? Генерал, он те не дурак, на передний край не полезет, башку не подставит.

Надя не ответила, только пожала плечами. Гудошников понял, она не уступит, будет добиваться своего, если он не согласится, чего доброго, одна пойдет к бронетранспортеру, будь он неладен. Отчаянная девка. Конечно, он не дожидался момента, когда она прикажет. Она ведь может это сделать. Старшина по званию, хотя и по медицинской части. Он простой боец.

Прошли к командиру батальона. Предложили свой план:

— Немцы считают бронетранспортер своим, под подозрение не возьмут. Мы обоснуемся там, если туго придется, просим поддержать огнем.

Комбат ухватил замысел с лета.

— Огневую поддержку обеспечу. Наблюдателя назначу, глаз не спустит с вашей огневой точки. Вы, снайпера, люди рисковые, — он сдвинул шапку на лоб, поскреб затылок, усмехнулся. — Но, как в народе говорится, смелому и удача. Провожатого дам, доведет вас.

Невысокий шустрый боец шел впереди неслышной кошачьей походкой. На что Гудошников охотник, и тот удивился его ловкости, подстраиваясь под него. Последние полсотни метров ползли.

Внутри стальной коробки было холодно, как в ледяном склепе. Ночи теперь стояли студеные. Часто наплывали вязкие туманы, словно ватой укрывали ковыль и кусты. Днем, если выглядывало солнышко, на ветках повисали искрящиеся капли. Но, чувствовалось, осень берет свое.

— Бывайте, — боец в темноте нашарил руки Гудошникова и Нади, пожал, задержал ее ладонь в своей, возможно, из особого расположения — женщина, с огнем играет, не боится, — да и просто приятно прикоснуться к женской руке, ощутить ее тепло, капельку его перелить в себя. Шумно вздохнул, прошептал: — Начинает светать. Счастливо вам.

Ушел, лишь легкий шелест коснулся слуха, хрустнула под ногой сухая ветка.

Пока не рассвело, они позавтракали. Открыли банку тушенки, запили горячим чаем. Комбат постарался, снабдил их термосом. В железной коробушке словно потеплело.