Павел Ермаков - Все. что могли

— Военврач Зарецкий. Это вам надо на переправу? Вы на той стороне живете?

Он близоруко щурился, разглядывая ее сквозь толстые стекла очков. Зарецкий был уже немолодой, военная форма на нем сидела мешковато. Лицо посерело от усталости, веки припухли и покраснели. Наде показалось, он невероятным усилием удерживал себя, чтобы не заснуть тут же, стоя перед ней.

Она кивнула, да, это ей надо на ту сторону реки.

— Я из Воронежской области. Фельдшером в селе работала. Больничку разбомбило, и немцы…

— Документик у вас какой-нибудь имеется?

Передав Димку хозяйке, она сунулась в узел, нашла сумочку, подала военврачу паспорт и справку, выданную ей еще в погранотряде в прошлом году, в которой говорилось, что жена капитана Ильина следует к месту жительства ее родителей.

— Выходит, мы с вами коллеги, — чуть оживился военврач. Он полистал паспорт, прочитал справку, помрачнел. — От самой границы… на Волге оказались.

Возвратил Наде документы с таким видом, словно оправдывался, что вынужден был спросить их.

— Считайте, мы с фронта на фронт едем, — пояснил он. — Немцы жестоко бомбят город, обстреливают артиллерией. Десанты бросают. Опасно там. Но там и переправа. Самый скорый путь на ту сторону. А ваш муж?.. — военврач опять устремил на Надю измученный взгляд.

— Встретил войну на границе. Думаю о нем, как о живом, а живой ли, не знаю.

Военврач помог Наде сесть в кабину среднего грузовика. Машины тронулись, хозяйка кричала вслед:

— Если что… слышишь, Надя, то вертайся.

Чем ближе подъезжали к городу, тем тревожней, угнетенней становилась атмосфера вокруг. Дымом заволокло небо, где-то в дыму тяжко дышал, по-живому ворочался фронт, о котором говорил военный доктор. Даже шум моторов автомобилей не заглушал грохот и гул, расползавшийся над землей.

У пристани была толчея, народ все подходил, больше старики и женщины с детьми. Они несли корзины, чемоданы, узлы.

Машины с ранеными пропустили близко к сходням. Там распоряжался невысокого роста, крутоплечий, с распаренным красным лицом командир. Он держал в руке большой жестяной рупор. Зарецкий переговорил с ним, раненых сразу начали снимать с грузовиков и переносить на баржу.

Командир подошел ближе, и сердце у Нади екнуло. На нем была зеленая фуражка, сбитая на затылок, выгоревшая, запыленная, с порванным верхом. Чем-то до боли родным повеяло на Надю при виде этой фуражки. Невольно слезы навернулись на глаза. Командир-пограничник стоял уже рядом.

— Доктор сказал, вы с границы?

Голос у него хрипловатый, надорванный в крике.

Надя назвала свой погранотряд и ждала, вот командир скажет, да, он знает этот отряд, встречался с капитаном Ильиным. Но командир отрицательно качнул головой.

— Я войну встретил на румынской границе, — он увидел в глазах этой незнакомой женщины огорчение и, не пытаясь успокоить ее ничего не значащими словами, вроде бы обязательными в таких случаях, сказал просто: — В какой только заварухе не пришлось побывать, а вот жив…

Кивнув Наде, он отошел. Множество дел и людей, скопившихся у пристани, ждало его решений и действий. Снова раздался его хрипловатый голос, усиленный жестяным рупором. Он поддерживал порядок на переправе.

Прибежал боец, поднял узел, повел Надю вдоль причала, говоря:

— Майор приказал отправить вас на барже.

На палубе было тесно, как в бочке сельдей. Повсюду лежали, сидели раненые. Некоторые только что из боя, сквозь свежие повязки проступали кровавые пятна. Кто-то был без ноги, у кого-то наглухо замотана голова с узенькими щелками для глаз и рта. Иные из них беспокойно озирались, мысленно торопили отправку, другие лежали безучастно, уйдя в собственные боли и переживания.

«Сколько горя, — думала Надя, протиснувшись к большому дощатому ящику с песком. — Повсюду боль, муки, страдания».

Машенька сомлела от жары и толкотни. Личико побледнело.

— Потерпи, доченька, теперь — доедем, — Надя достала бутылку с молоком, налила в кружку. — Глотни, полегчает.

Лежавший неподалеку боец скосил взгляд на кружку, провел языком по пересохшим, потрескавшимся губам. По щекам его гуляли красные пятна, как при лихорадке. Надя торопливо наполнила кружку, протянула ему.

— Нет… — замотал он головой. — Не можно отнимать у детишков.

— Пейте, пожалуйста. Детям хватит.

— До госпиталя довезут, там напоят.

— Это еще когда будет.

Боец принял кружку заскорузлыми, вздрагивающими пальцами, приподнял голову и жадными, крупными глотками выпил.