Павел Ермаков - Все. что могли

— Да вы что, товарищ капитан! — неожиданно взорвался Горошкин. — Последним гадом-паразитом буду, если послушаюсь вас. Любой приказ выполню, только не такой. Нагонят фашисты, бой примем. Погибать, так вместе.

В голосе, во взгляде его, во всей напружинившейся фигуре была уверенность в своей правоте. Ильин невольно отвернулся, натянул фуражку на глаза. Глухо бросил Синяеву:

— Замполитрука, ты почему голоса не подаешь?

— А чего подавать? У нас с Василием одно мнение.

На рассвете вышли к хуторку у небольшой запруды, поросшей по берегам камышом. Синяев поднял руку, останавливая пограничников. Хутор выглядел жилым. У ворот сарая лежала горка свеженаколотых дров, на веревке сушилось белье. Хатка глядела на бойцов двумя оконцами.

— Погоди-постой, сперва я, — вышел вперед Горошкин.

— Сбрось, — показал Синяев на немецкий мундир. — Напугаешь хозяев.

— Тьфу, черт, — старшина расстегнулся, снял чужую форму.

Навстречу ему с хриплым лаем кинулся большой лохматый пес. Старшина отмахнулся от него автоматом, и тот злобно, с приступом зарычал.

На ходу повязывая голову белой косынкой, из хаты появилась пожилая женщина. Она уняла собаку, пристегнула ее на цепь, молча глядела на подходившего старшину.

— Здравствуйте, мил-человек, — по-доброму отозвалась она на приветствие. Может быть, уже не первого своего солдата видела здесь. На вопрос, не появлялись ли тут немцы, ответила, показалось, с видимым облегчением: — Уберег Бог от напасти. Хутор наш от дороги вдалеке.

— Мамаша, я не один. У нас командир пораненный. От границы идем.

Почему-то он сразу доверился этой женщине. Глядел на нее и видел свою родную мать в далекой глухой деревушке. Она так же, накинув на рано поседевшую голову старенький ситцевый платочек, выходила поутру доить корову, сыпала крошки квохчущим курам.

С трудом сдержав рванувшийся из груди стон — настолько остро воспринял нахлынувшее на него воспоминание, — Горошкин спросил, не смогут ли бойцы переждать у нее хотя бы денек, а там и дальше пойдут.

— Заходьте, будьте ласка. Несите вашего командира в хату, — женщина проворно отворила дверь.

Но одним днем, как предположил старшина, дело не обошлось. Нога у Ильина разболелась, колено разнесло. Хозяйка отлучилась в село, с нею пришел фельдшер, пожилой полноватый человек. У него торчала одинаковая по длине пегая щетина на голове и бороде. Он беспрестанно двигал по бугристому носу очки в роговой оправе, надувал щеки, фыркал и становился похожим на старого доброго ежа, которого рассердили шаловливые мальчишки. «Хорошо, что вовремя позвали, — бурчал он, ни на кого не обращая внимания, — промедли еще самую малость, прикинулась бы гангрена, там и самому Господу не известно, что было бы с ногой. Может, и отнимать пришлось бы». Покопавшись в ране, вогнав Ильина в полуобморочное состояние, фельдшер смазал ее принесенной с собой мазью, перевязал и напутствовал:

— Товарищ командир, велю вам обязательно лежать неделю, а то и две. Мышцу разорвало, надо дать ей срастись. Не дадите, все повторится. Я еще наведаюсь.

Ильин обещал не ослушаться.

— Мне ведь воевать надо. Без ноги какой я вояка? Через неделю ему, действительно, полегчало. Видно, большим докой в своем деле был старый сельский фельдшер.

Когда капитану стало лучше, Горошкин и Синяев явились к нему.

— Негоже без дела сидеть, — горячо доказывал старшина, будто капитан возражал. — До наших еще когда дойдем-дошкандыляем, а немца и здесь бить можно. Мы с Синяевым все обдумали. Одного кокнем, одним на фронте меньше будет, десяток ухлопаем — десяти не досчитаются.

— Вот как, со мной не посоветовались, а уже все по полочкам разложили, — притворно сердито начал капитан, но в душе был доволен — парни рвались в бой. — Я тоже валялся не зря, многое обдумал. Надо нам вести разведку, добывать оружие и продовольствие. Не хмурьтесь, решение ваше одобряю. Действуем так: вы попеременно возглавляете группы и выходите на дорогу, по которой ехали. Сегодня в ночь и начинайте. На врага идите наверняка, по-пограничному.

После первого поиска Горошкин возвратился раздосадованный и злой донельзя.

— Сначала-то шло гладко, — докладывал он, словно бы с трудом выталкивая короткие фразы. — Выждали одиночную машину. Шофера и второго солдата в кабине уложили разом. Автомобиль в кювет завалился. Мы в кузов, обыскивать. Тут нас и накрыли. До полувзвода. Взяли нас в шоры. Едва отбились. А трех бойцов не воротишь.