Павел Ермаков - Все. что могли

— Он знает, меня направили перевозить военные грузы. Я ему обещал. Вот представился случай.

— Ясно. Помни, теперь ты первая скрипка. Как сыграешь, так и будет.

Перед утром пожевали, по сухарю на брата досталось. Жаль, на дороге не успели в грузовиках пошуровать. Может, нашлась бы шамовка. Своя вся кончилась, к немцу на довольствие не встанешь.

Рассвело. Немало военных прошагало мимо, но обещанный Янценом фельдфебель не появился. Сам Янцен прятался где-то за деревьями. На виду торчать не годится, заприметят.

В начале двенадцатого он обозначил себя. Зашагал молодцевато навстречу среднего роста человеку в офицерской шинели и фуражке. Почему офицер? Неужели подозрения Горошкина оправдались? Ну, будь готов, младший лейтенант, если что… Разведчики замерли.

Проходя мимо офицера, Янцен в струнку вытянулся. Офицер небрежно козырнул в ответ, как отмахнулся, миновал солдата. Но через десяток шагов словно спохватился, окликнул его. Янцен подскочил, щелкнул каблуками. Было заметно, изобразил радость и удивление. Тянулся, показывая вдоль улочки, где притаились разведчики. Наконец, офицер кивнул, поднес к носу Янцена кулак в перчатке и удалился. Тот поглядел ему вслед, исчез между домами. Появился он у разведчиков минут через десять. Красный, с каплями пота на лбу. Ясно, торопился, кругом бежал.

— Ты говорил — фельдфебель? — насупился Горошкин.

— Он сказал: в честь взятия Сталинграда. Многим присвоили новые звания.

— Этого… он не нюхал, в честь взятия? — Горошкин сделал явно непристойный жест вслед скрывшемуся в штабе офицеру.

Янцен пояснил, что тот по-прежнему служит там, где и служил, с получением офицерского чина расширился круг его обязанностей, возросла ответственность и доверие начальства. Вчера работал допоздна. Подарок возьмет. Но если Янцен обманет, пусть пеняет на себя. Почему с собой не взял? Потому, что первый же встречный офицер заподозрил бы неладное, отнял бы у солдата дорогую вещь или отвел его с нею в комендатуру. Этому объяснению бывший фельдфебель поверил. Согласился вместе с Янценом зайти к его знакомой фольксдойч, между прочим, молодой и красивой, у которой господина офицера будет ждать хороший ужин.

— Правильно сообразил. Хвалю.

Время тянулось медленно. Есть хотелось, но особенно курить. В отличие от еды курево имелось, но курить запретил Горошкин. Запах махры разносится далеко.

Разливались сумерки, когда появился офицер. Шел он не один, а вдвоем. Оба громко разговаривали. Это меняло обстановку, задуманный план рушился. Очевидно, озадаченный этим Янцен долго не выходил из своего укрытия. Надо бы офицеру уже в улочку сворачивать, тогда и заспешил ему навстречу солдат, вроде бы торопился. Офицеры постояли минуту, расстались. Бывший фельдфебель не хотел ни с кем делиться своим секретом. Янцен повел его, что-то почтительно объясняя.

Возле узенького пролома в стене он вдруг поскользнулся, оступился и толкнул офицера плечом. Тот глазом не успел моргнуть, как чьи-то сильные руки обхватили его за шею, перехлестнули глотку — ни крикнуть, ни вздохнуть, — увлекли в глубину развалин. Скоро он сидел в дальнем углу спеленатый, с затычкой во рту и разоруженный.

Обождали самую малость. Фадеев примотал веревку, которой был связан немец, к своему поясному ремню, к спине между лопаток приставил финку, дал почувствовать ее. Сказал, чуть зашебуршится, конец. Янцен перевел, немец замотал головой, мол, он все понимает, будет вести себя тихо.

Прошли тем же путем, каким в городок пробирались. В степи допросили немца. Надо было знать, имело ли смысл тащить его за собой через линию фронта. Горошкин убедился, смысл был. Немец подтверждал все, что разведчикам удалось узнать о расположении немецких войск. Но тот знал все это предметнее, с точным указанием мест дислокации пехоты и огневых средств. Он рассказал и то, чего не мог знать Горошкин. Бывший фельдфебель только что вычертил карту, нанес план действий соединения, в котором служил, сразу после захвата Сталинграда.

Убедившись, что все разведчики и пленный немец в окопе, Горошкин перевалился через бруствер, спрыгнул. Ноги едва держали, колени дрожали, дышалось с трудом, будто вокруг кто-то выкачал воздух. Не верилось, что дошли до своих, наконец-то дома. Незнакомый майор с выступающим упрямым подбородком дохнул на него запахом махорки:

— Горошкин?

— Он самый.

— Вторую ночь ждем вас. Двигайте в блиндаж.

— У меня раненый, сержант Фадеев. В медсанбат бы его.