Игорь Болгарин - Под чужим знаменем

Но все получилось иначе: в руках у человека блеснула не мягкая желтизна золота, а черно-вороненая сталь нагана…

– Не шевелись… Мирон Осадчий! – негромко, но властно произнес Фролов.

Мирон загипнотизированно смотрел на ствол револьвера и лихорадочно думал: «Это конец! Черт возьми, что же делать? Господи, помоги, лишь бы увернуться от выстрела. А там – во весь дух наутек!» Не меняя недвижного выражения лица, Мирон резко швырнул в лицо Фролову свою котомку и отпрыгнул в сторону… «Теперь бежать!» – молнией пронеслось у него в мозгу. Но на пути его встал еще кто-то. И прежде чем Мирон успел рассмотреть этого человека, он почувствовал сильный удар. Яркий солнечный день померк в глазах Мирона, и всего его окутала противная, душно-клейкая тьма.

Очнулся он на выщербленном, густо покрытом птичьим пометом полу часовни. Под высоким потолком зияли отверстия, через которые виднелось нестерпимо синее небо и разбитый крест на маковке купола. В часовню влетали и вылетали голуби, наполняя гулкую тишину шорохом крыльев и воркованием. Лики строгих святых неотступными печальными глазами смотрели прямо на Мирона. Он замычал и попытался языком вытолкнуть изо рта кляп.

Фролов склонился над ним, ослабил веревки, вынул кляп. Мирон приподнялся, очумело сел на куче штукатурки и, поводя затекшими руками, спросил:

– Ты кто?

– Чекист, – спокойно и снисходительно-насмешливо ответил Фролов.

Мирон перевел затравленный взгляд на Кольцова, долго всматривался в его лицо.

– А твоя личность мне вроде как знакома….

– Встречались. У батьки Ангела. Ты еще тогда грозил расправиться со мной, – спокойно ответил Кольцов, пугая Мирона именно этим веющим смертью спокойствием.

– Помню. Ты белым офицером был, – бесцветным голосом обронил Мирон. – А теперь, выходит, тоже в Чеку перешел?

– Выходит, так.

Мирон подумал немного, почесал на руках багровые рубцы от веревок и сказал:

– А меня вот к золотопогонникам нелегкая занесла. Я теперь у Щукина связником. Мно-ого знаю. Можем столковаться!

– Рассказывай.

– А жить буду? – огляделся вокруг диковатыми глазами Мирон. – Все скажу, если помилуете!..

– Говори. Пока будешь говорить – будешь жить.

И от непреклонного спокойствия Фролова на Мирона внезапно повеяло леденящей душу стужей, жутко пахнуло смертью.

– Я еще пригожусь вам… Я пригожусь. Я достану самые секретные бумаги… Хотите – убью Щукина?.. Это он во всем виноват… Он втравил меня… Я убью его… Дам расписку, что убью… Буду работать на вас, секретные документы буду доставлять…

Мирон говорил самозабвенно и беспрерывно, захлебываясь от страха, что его не станут слушать… и с надеждой увидел, что выражение лица у Фролова изменилось, губы его брезгливо изогнулись. «Нехай презирает – исполнителей всегда презирают. Значит, возьмут к себе! Поверят!» – уговаривал свой страх Осадчий. И то, что на губах Фролова брезгливая усмешка, – хорошо. Такое выражение Мирон часто видел у своих хозяев, когда они о чем-нибудь с ним договаривались, и привык считать это хорошим предзнаменованием.

– Продам – сообщите Щукину. Он не пожалеет – убьет! – горячечно продолжал Мирон, время от времени потирая уже успевшие почти исчезнуть рубцы. – Дам адрес жены. Ежели продам – ее убьете…

– Легко ты чужой жизнью распоряжаешься, – с укоризненной непримиримостью бросил Фролов. – Тем более что и жены-то у тебя не было и нет.

– Как нету? Как это так нету? – возмутился Осадчий. – Что ж, выходит, по-вашему, я брешу?

– Брешешь, Осадчий, брешешь, – невозмутимо подтвердил Фролов. – Оксана знает, что Павла убил ты.

– И это, значит, знаете? – сразу сникнув, устало произнес Мирон. Это его окончательно добило, лишило надежды на удачливость.

– Все знаем. Работа такая! – невозмутимо ответил Фролов, читая в глазах у Осадчего смертельную безнадежность. Он усмехнулся краем губ. – А ты думал, в Чека семечки жуют?

Фролов не хотел, чтобы Мирон смирился с мыслью о смерти и замкнулся.

А он и в самом деле расценил усмешку Фролова как добрый знак. Может, еще обойдется. Если бы он не был нужен им – кокнули, и дело с концом. Ан нет, медлят. Принюхиваются. Может, запугивают, чтобы перевербовать? Такие люди, как он, нужны любой власти. В этом он был твердо убежден. Только бы на сей раз не прогадать. После длительной и, как показалось Мирону, особо зловещей паузы он заговорщически наклонился к Фролову и значительно, полушепотом сказал:

– Слушай, меня Щукин снова послал за линию, к вам, в Новозыбков. С пакетом.