Игорь Болгарин - Миссия в Париже

Как ни старались, но тронулись только к вечеру. Пять охраняемых чоновцами колонн растянулись едва ли не на версту. За каждой колонной следовала телега с пулеметом.

Кириллов не столько боялся группового побега пленных, сколько налета какой-нибудь банды. Такую колонну не спрячешь. Едва они вышли из Мельниково, как впереди них уже понеслась весть и о бое в Матронинском монастыре, и о военнопленных. И Кириллов не исключал, что какому-нибудь бандитскому батьке захочется прославиться.

Но, к счастью, все обошлось без приключений. К утру, изнемогая от усталости и нервного напряжения, Кириллов привел военнопленных в Бурты. Но там их никто не ждал, и никаких вестей от Кольцова не поступало.

Военнопленных с трудом разместили в двух амбарах. С утра до полудня они терпеливо ждали своей участи. Потом начали тихо роптать.

Кольцов тем временем сидел на телефоне в Кременчуге. Еще с вечера он пытался добыть вагоны, чтобы доставить пленных в Харьков. Там бы он снял с себя эту непосильную тяжесть и ответственность, там пусть другие бы ломали голову над тем, как поступить с этими пятьюстами пленными, чем их накормить, где разместить.

Но даже мудрый бывший портной, а ныне начальник кременчугской железнодорожной станции Маргулис, на которого Кольцов так рассчитывал, ничем не смог ему помочь и даже ничего не посоветовал. Проходящие через Кременчуг составы были доверху заполнены военными грузами и даже в товарных вагонах подвозили к фронту мобилизованную по всей России молодежь. Фрунзе заканчивал подготовку к решительному наступлению на Врангеля, и все, что касалось фронта, имело неоспоримый приоритет. На узловых станциях поклажи, не имеющие военного назначения, сгружались, а вагоны передавались в распоряжение военных комендантов. О военнопленных никто с Кольцовым даже разговаривать не хотел. Не помогали ни просьбы, ни уговоры, ни даже угрозы и предъявление удостоверения полномочного представителя ВЧК.

Оставалась последняя надежда: на Особый отдел ВЧК при Южном фронте, а точнее, на Гольдмана, который занимался всеми чекистскими хозяйственными делами.

Но Гольдмана нигде не могли найти. Он отозвался лишь к обеду. Кольцов подробно поведал ему обо всех своих приключениях, изложил свою нынешнюю проблему: на станции Бурты под охраной находится больше пятисот плененных им белогвардейцев. Они уже около суток не кормлены, их надо доставить в Харьков для решения дальнейшей судьбы.

Гольдман думал недолго.

– Слушай меня внимательно, Паша. Нам сейчас здесь, в Харькове, не до твоих белогвардейцев. Надеюсь, сам понимаешь, почему. Ни теплушек, ни даже товарных вагонов ни я и никто другой достать тебе не смогут. Выкручивайся сам.

– Хороший совет, ничего себе! – иронично отозвался Кольцов.

Гольдман пропустил эту реплику Кольцова мимо ушей.

– Был бы ты где-то поближе, возможно, я тебе бы помог. Но до Кременчуга мой авторитет не дотягивается. Постараюсь договориться с военным комендантом Кременчуга, чтобы выслали в Бурты полевую кухню.

– Я с ним говорил.

– И что?

– Отказал. По той же причине: вагоны нужны исключительно для военных грузов.

– Он прав. Своих людей к фронту с трудом перебрасываем.

– Эти тоже уже не чужие. Они – военнопленные.

– Вот именно. Ты – не бонна. И они – не гимназисты, а плененные белогвардейцы, – жестко произнес Гольдман. – Ситуация сам знаешь какая… не до гуманизма.

– Не совсем вас понял.

– Подумай – поймешь.

Кольцов, конечно же, понимал, куда клонит Гольдман. Но не верил, не хотел верить, что это может предлагать добрейший, веселый, всегда готовый прийти на помощь Исаак Абрамович Гольдман. Или Кольцов что-то недослышал? Или не совсем его понял?

– Я прошу совета! – раздраженно сказал в телефонную трубку Кольцов. – Если не помощи, то хотя бы совета!

– За советом обратись к военному коменданту Кременчуга, он там ближе. Он подскажет. Надеюсь, ты не все патроны израсходовал. Я тебе с хорошим запасом выдал.

Вот теперь Кольцов все понял. Теперь все стало на свои места.

– Я не стану расстреливать! – с отчаянием закричал Кольцов, хотя и услышал, что на том конце Гольдман уже положил трубку. – Я не палач! Я не умею убивать безоружных!

Он еще долго продолжал держать трубку возле уха, словно надеялся снова услышать голос Гольдмана и тот скажет, что Кольцов неправильно его понял.

Но трубка молчала. И он, наконец, медленно повесил ее на рычаг.