Василий Добрынин: Последняя мировая... Книга 1

— Зря мы идем! — сказал Витька. Он всегда рассуждал уверенно и на любые темы: привык, что считаются с теми, кто рассуждает вслух, и пусть не обязательно верно…

— Чего? — усомнился Сашка.

— А она скоро кончится!

— Мы уводим коней, каждый день бомбят наших, — не согласился Мирка. Как соглашаться, когда тень одной самолетной стаи, целиком накрывала деревню? А летали и ночью.

Витька пристально глянул на Мирку и вскинул руку, чтоб что-то сказать, но Леша его перебил. Он спросил Мирку:

— Ты что, хочешь сказать?...

— Да, ну вас! — пресек их Витька, взмахнул рукой, — Мы же не видим, — а наши туда, даже больше, чем эти летают! И танки их наши давят! Сталин, Буденный… они, да они еще! И мы на войну не успеем!

— А ты что, хотел бы? — спросил его Леша.

— Я? Да ты что? Я — хотел бы!

Мирка хотел бы поверить Витьке — в Сталина, и в Буденного. Очень хотел бы. Но, самым мудрым был Леша:

— Игорь Миронович, — окликнул он, — Игорь Миронович! Скажите, война скоро кончится?

Игорь Миронович подошел, внимательно присмотрелся к ним, к каждому, и, подбирая слова, ответил:

— Может быть, и не скоро… Ребята, переживаете, что не успеете? А ведь вы успели! Вы уже на войне: ведь мы выполняем задание партии и Главнокомандования. Поймите — серьезное дело! Может быть, и не скоро, но победа, конечно, — за нами! Вот это я точно скажу вам! А вклад свой в победу вы уже вносите! Ясно?

На рассвете над ними, звеньями-тройками, прошли самолеты немцев. Не те, и не так, что летали армадами, каждый день, на большой высоте. Эти шли прямо над головами.

— Штурмовики… — сказал Игорь Миронович. И с грустью, и как показалось ребятам, с тоской, посмотрел на них.

Он понимал, что это не бомбовозы — это стервятники близкого, прифронтового полета. Они еще видели точки тройные у горизонта, моторы их были слышны, а в эфире, своим, пронеслось из штурмовиков: «Майн готт, там кони! Великолепные кони!».

Их было двадцать. Это были хорошие, очень хорошие, не те, что работали в поле, — а племенные кони.

Мирка, ребята, думать не думали о радиостанциях штурмовиков, а Игорь Миронович знал уже: всё, они уже обречены!

Звенья штурмовиков еще пролетали дважды, но дети, со стариком во главе, перегоняли не танки, не пушки, и немцы не тронули их. Так же, как и вчера, прошла еще одна ночь в пути: с теплом от костра, и тянущим холодом заросившихся трав. И солнечный день обещали склонившие травы роса, и густой туман.

Двигалось вверх, восходило солнце к своей высоте; глохли ночные звуки; таял лязг танковых траков. Время и свет изменяют звуки, рождают новые, но неизменно вплетает война в них суровую гамму тревожных предчувствий. Он только послышался: низкий, приглушенный рокот, да быстро настиг; прокатился окрест и взвихрился клубками пыли. Путников обогнали мотоциклисты. Десяток жужжащих машин, облепленных людьми в чужой форме, прыгали по неровностям поля. Первая мысль мелькнула: «Пьяные!» — трезвые врозваль и криво, как эти, не ездят. Но форма была чужая! Вот что случилось на следующий день, после облета штурмовиками.

Они перерезали путь и остановили путников. Горланя, как на своей земле, в своем поле, солдаты попрыгали на траву, обступая путников и коней. Офицер, в фуражке и без автомата — перед ним расступились и смолкли, — обошел, как знаток, коней, притянул к себе морду красавца гнедого и похлопал его по шее.

— Гут! — сказал он, — Зер гут! Хо-хо! — ладонь офицера трепала и гладила шею красавца.

Безмолвно застыли путники.

— Хенде хох! — отвлекся от шеи красавца знаток лошадей офицер, и махнул рукой в сторону старшего — Игоря Мироновича.

Игорь Миронович в ту же секунду получил удар под лопатки стволом автомата: подсуетился кто-то из близко стоявших солдат. Все, настигла война! Жизнь зависла на кончиках указательных пальцев чужих солдат. Игорь Миронович поднял руки ладонями в небо.

Мирка поймал на себе пристальный взгляд офицера. Вряд ли тот видел в ребенке врага, но Мирка ощутил к нему ненависть, которая, может всего лишь на миг, становилась сильнее страха. «Ну!» — сжалась, как на взводе, пружинка внутри, и сузились, как над прицельной планкой, зрачки у Мирки.

Офицер осмотрел ребят, в отдельности от Игоря Мироновича. Страх под пристальным, испытующим взглядом, уловил у себя за спиной, в мальчишках, Мирка.

— Гуляйт! — брезгливо махнул рукой офицер в их сторону, — Вон! А ты, — обернулся он к Игорю Мироновичу, — это, — подбородком повел он в сторону табуна, — все это к нам. В Рейх! Ты, рус, меня понимайт?